Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2018 - Коллектив авторов

прячь в тумане,

всё видишь их огонь неистовый, самих же попаливший в стане.

…О, как бы жить, себя не мучая: ни власти не желать, ни славы,

изъять из сердца сны горючие и жароплавкие составы.

Из облака сине-зеленого торчат чадящие затылки.

Боюсь, по запаху палёного Творец найдет нас у коптилки.

Грустная история

Школьницей, девицей, птицей

нездешнею,

как ты сияла улыбкой безгрешною! —

Так и осталась в том давнем году —

белою лилией в чёрном саду.

Что же потом с тобой сделалось? —

ржавая

музыка эта, ухмылка лукавая…

Так и порхала у всех на виду

чёрною бабочкой в белом саду.

Ты ли сама или время проклятое?

Тучная, траченная и помятая

встала и загородила звезду

ягодой волчьею в чёрном саду…

Так увядает и никнет несчастная

грешная плоть, небесам не при

частная,

чая очнуться и грезя в бреду

белою лилией в белом саду.

Так – неопознанную, безымянную —

похоронили с рогожею рваною,

перекрестили тайком на ходу…

Что-то да вырастет снова в саду.

Осенний псалом

Осенью говорят деревья, от куста передают кусту:

оставь себе лишь себя, оставь себе простоту,

готовься к бедности, к сирости, к холодам,

к Рождественскому посту…

Осыпаются листья, отрываются пуговицы, ветер к ночи все злее.

Все у тебя отберут – роскошь, молодость, красоту,

а кураж и сама отдай, не жалея.

Нитки висят, лохмотья, прорехи в кроне, дыра

прохудилась в роще, густоволосой еще вчера,

и не надейся: готовься, уже пора —

к скудости, к безголосым птицам, на руках цыпки.

Только б концы с концами свести! Иней уже с утра.

Да, но и бедность тоже умеет играть на скрипке!

Так говорят деревья, так говорят кусты:

есть и у нас псалмы, есть и у нас персты.

И стоят посреди зимы, как в пустынном зале.

Музыка чуть слышна, и рифмы совсем просты:

вот, мы протягиваем вам руки – смотрите, они пусты,

всё мы отдали вам и ничего не взяли!

На смерть друга

С. С.

Земля скорбит и с ветром на паях

поёт прощание шмелям и черным розам

да всхлипнет вдруг…

А у неё в друзьях

лишь меланхолия с анабиозом.

И заразителен печальный этот вздох.

День выдохся и сдулся, двинногривый.

Конвой устал, и спёкся скоморох,

и сдался муравей трудолюбивый.

И если даже знать, что мир-труд-май,

что жизнь – борьба на рубеже эпохи,

ты страсть к победе запихнёшь в сарай,

потратишь дни на ахи и на охи.

Ты бродишь в снах, клубишься, как туман,

и время вспять пытаешься подвинуть.

Спроси: зачем земля себе в карман

кладёт людей и забывает вынуть?

Музыка

Это сценки детства: солнце воду пьёт, —

папа молодой, берега родные,

птичка под моим окошком гнёздышко для деток вьёт…

Все картинки, все переводные.

Кто-то налепил их – ляп! – на сердце мне:

перевёл, потёр, снял лишнее, и в цвете

вся я в тех картиночках: в звёздах и луне.

Музыка застыла в золотой карете.

На весу в балете. Звук прилип к рожку.

Дверью в тёмный шкаф прикрыты злые вести.

А в лесу лисица своему божку

лестницу сплетает из волшбы и лести.

И когда средь мира я выставляю зонд,

как подлодка, высмотреть, место ль – не гнилое? —

из картинок этих мне раскрывает зонт

небо с мутным зеркальцем: вечное былое.

Я хожу и вслушиваюсь, обращаюсь вспять

и почти заглядываю за ограду рая:

вдруг оттуда музыка нам начнёт звучать,

словно струны, нас перебирая?

«Бывает, когда лишь да-да, нет-нет…»

Бывает, когда лишь да-да, нет-нет,

и радость поёт в тиши,

и разворачивается белый свет

метафорою души.

И дышит ямбом морской прибой,

и всё совпадает – аж

со словом – смысл, бытие – с судьбой,

прообраз и персонаж.

Ведь именно так и задуман куст,

и точно такой – гора.

…И тут появляется некий хлюст

и в небо кричит: «Не ндра!»

Интервью с Олесей Николаевой

Беседу вела Надежда Кондакова

Олеся, не будем скрывать, что мы знакомы лет сорок, еще с литинститутских времен, и уже о многом успели поговорить в жизни. Конечно, больше всего самого литератора – в его текстах (в стихах и прозе), а не в комментариях к ним, каковыми являются интервью и всякого рода авторские предисловия-послесловия.

Однако именно сейчас, при первой большой публикации твоих стихов в журнале «Плавучий мост, мне захотелось представить тебя нашим читателям как раз с «комментариями», – в ретроспективе, с неким «подглядыванием» в творческую лабораторию, не запертую на замок.

Н.К. Итак, пройден большой литературный путь – с множеством книг и читателей, с откликами и рецензиями профессионалов, с премиями, с профессорским званием, наконец, с учениками, которых надо было воспитать так, «чтоб было, у кого потом учиться» (как написал твой литинститутский «учитель» – Евгений Винокуров)

Что из этого было в юношеских мечтаниях? Что сложилось иначе, чем хотелось? И «работает» ли сегодня эта знаменитая формула Винокурова – «художник-ученик»?

О.Н. – Да, честно говоря, в юности я и не предполагала, и не мечтала дожить до нынешних лет: подобно Ивану Карамазову, я думала, что «кубок жизни» опорожню годам к тридцати трем, ну тридцати семи… А о дальнейшем и не думала, ничего не загадывала, жила очень насыщенной эмоциональной и, смею сказать, творческой жизнью, с пылом, с жадным любопытством к ее героям, событиям, сюжетам, деталям, оттенкам.