У Никитских ворот. Литературно-художественный альманах №1(3) 2018 г. - Альманах Российский колокол

«Уральские пельмени». А под это буйное веселье обнищание народа, правовой беспредел и прочие «штучки-дрючки» России, «вставшей с колен». Что сегодня мог бы снять Андрей Тарковский? Фильм «Бедная Россия»? И несчастные её гении…

Элла Матонина

Ленинградский Пруст

Матонина Элла (Эльвира) Евгеньевна – историк, журналист. Родилась на Украине в городе Днепродзержинске 13 февраля 1937 года. Окончила факультет журналистики Белорусского государственного университета. Работала в газетах Молдавии, Латвии, Казахстана. С 1968 года живет в Москве. Работала в газете «Труд», издательствах: «Молодая гвардия», «Искусство», «Знание». Публиковалась в журналах: «Новый мир», «Наш современник», «Москва», «Дружба народов» и др. В основном это были очерки, рассказы, архивные исследования. Например, впервые опубликованы дневники Валерии Цветаевой, статьи В. В. Розанова, письма И. Ефремова, А. Твардовского, письма корреспондентов Льва Толстого и т. д. Автор книг: «Перемены духа», «Студенты Ульяновы», «Чехов и Лика Мизинова», «Счастливая жизнь», «Разговоры», «Смоктуновский» и др. Вместе с бостонским писателем Эдуардом Говорушко написаны книги: «К. Р.» (в серии «ЖЗЛ»), «Садовник, или Русские в Америке», «Великая женщина среди великих мужчин».

Посвящается великому переводчику произведений Марселя Пруста Адриану Антоновичу Франковскому

1

Он шёл по ледяному скользкому тротуару – не смотрел по сторонам, а только себе под ноги, – он сначала думал о тепле, оно казалось важнее еды, но война разозлила климат, город замерзал, пространство изменилось – вокруг была безрадостная каменная архитектура. Он шёл и бормотал то, что придумал вместе с давно умершим писателем. Вернее, писатель придумал, а он озвучил на другом языке его божественные длинноты: «Доставьте мне возможность вдохнуть из далёкой страны вашей юности благоухание тех весенних цветов, среди которых я когда-то ходил… Приходите с примулой, кашкой, лютиками, приходите с цветами пасхального дня, маргаритками и с нежными шапками калины, начинающей благоухать на аллеях сада, когда ещё не растаял последний пасхальный снег. Приходите в роскошной шёлковой одежде из лилий, с многокрасочной эмалью анютиных глазок, но особенно – с весенним ветерком, ещё прохладным от последних заморозков, но приоткроющим для двух мотыльков, которые сегодня с утра ожидают на дворе, лепестки первой розы…»

Он оступался на грязном снегу, уже твёрдом, слежавшемся, и скользил по свежему, тихо и бесконечно летевшему с неба. У огромного серого дома он одолел ступеньку из толстого грязного льда – ступенька оттаивала, когда теплело, и превращалась от холода в бутылочное стекло. В подъезде было пусто, холодно и тихо. Он вдруг остановился, похлопал себя по карману, улыбнулся, и сначала торопливо, потом всё медленнее стал подниматься на третий этаж. Остановился он перед дверью, сохранившей приличную обивку довоенных счастливых времён. Хотел позвонить, потом постучал, потом толкнул, как оказалось, незапертую дверь. В комнате в зимнем полумраке блеснул в буржуйке небольшой огонь. Медленно от него оторвала взгляд сидевшая рядом женщина. Она встала, сбросив с себя разных цветов, фасонов, длины и ширины кучу одежды, и улыбнулась. Но шага навстречу не сделала, а снова села на табуретку у огня, тяжело дыша. Но улыбаться продолжала.

Он обнял её, заглянул в глаза и поцеловал. Потом тем же манером, как на улице, похлопал себя по карману.

– Ты опять украл свой обед и принёс мне?

– Не выдумывай! Я хотел принести тебе целый букет весенних цветов.

– Небось, от Свана или Леграндена? Опять твой Пруст…

Он положил на стол карманный свёрток.

– Здесь хлеб и морковка, представь себе, целая! – сказал он торжественно. Взял чайник, оторвал примёрзшую балконную дверь, набрал лёд.

– Как ты добрался? Что там на улице? Я не умею, как твои герои, угадывать погоду по шумам улицы, по бегу трамвая, который или простужен дождём, или мчится весело в голубую лазурь. Господи, как хорошо ты это перевёл: «Трамвай простужен дождём». А ещё: «Печаль – предвестница снега». «Таинственное созданьице внутри нас, заставляющее нас улыбаться ещё во сне с закрытыми глазами». Дай я тебя поцелую…

– Это не я. Это всё тот же Марсель Пруст, к которому ты ревнуешь.

– Ревную. Ты не стараешься, чтобы кто-то знал обо мне. А для Пруста стараешься.

– Нет, я стараюсь и для тебя, чтобы тебе нравиться. И чтобы ты могла сказать всем, что я замечательный…

Они сидели у гаснущей печки. Он принёс из кухни две доски, на которых когда-то резали к столу колбасу, сыр, белую булку хлеба, а сейчас он их затолкал в печку.

Она знала, что он пришёл лишь на час и, как всегда, почему-то таясь от всех. Так продолжалось давно, и только после смерти её отца и матери в ледяном и голодном городе он стал бывать чаще. Она не знала, было ли причиной тому её одиночество или его собственное.

2

Познакомились они в Летнем саду. Всё было очень банально. Она сидела на скамье, рядом стоял, открыв дряблый рот сразу во все отделения, портфель, набитый её бумагами. Закончив проглядывать книжку, она щёлкнула замком и взялась за ручку портфеля. Но поскользнулась на мягкой шелковистой грязи, образовавшейся в луже рядом. Замок открылся, ручка оторвалась, бумаги вывалились на землю. Он шёл мимо и всё видел. Но подойти не поспешил. И только когда она прижала растрёпанный портфель к груди, он сказал, не приближаясь:

– Давайте помогу…

– Спасибо! – отрезала она, злясь.

– Вам далеко? – он шёл уже рядом.

У неё в коммунальной квартире была комната – та самая, в которой они сидели сейчас у печки.

Она разложила промокшие бумаги на подоконнике.

– Хотите чаю? Как вас зовут?

Он взял книгу, выпавшую из её портфеля, провёл пальцем по оглавлению:

– Вот!

– Так это вы перевели Марселя Пруста?

– Читали?

– Читаю… Очень длинные предложения. И в них сразу много смыслов. Но красиво. Смотрите, вот здесь: «Летние комнаты, где так приятно слиться с тёплой ночью, где лунный свет, проникнув через полуоткрытые ставни, бросает свою волшебную лестницу, где спишь почти на открытом воздухе, как синица, раскачиваемая ветерком на кончике солнечного луча…» Слово «раскачиваемая» – некрасивое.

Он молча пил чай, а она говорила безо всякого стеснения, кокетства, жеманства. Наверное, оттого, что не чувствовала вечной женской заботы – стараться понравиться.

Он был некрасив, да ещё угрюм.

– А откуда у вас фрикативное «Г»? – спросила она, когда он уходил.

– Местечко Лобачёв. Киевская губерния. Там родился. Остальное при встрече, если приду…

Несколько хамское «если приду» её не задело, только заинтриговало – случайный знакомый переводит уникального, труднейшего Пруста…

Кое-что о своём госте, ожидая встречи с ним, а может, и не ожидая её,