У Никитских ворот. Литературно-художественный альманах №1(3) 2018 г. - Альманах Российский колокол

3

Замечательный человек, Александр Александрович Кроленко, юрист по образованию, книговед и издатель по призванию, создал в Петрограде знаменитое издательство «Академия». Это издательство считали законодателем моды, некоей «системой Станиславского в книжном деле». Сначала «Академия» носила научно-просветительский характер, но вскоре появилась новая серия – «Сокровища мировой литературы», которая имела колоссальный успех в стране. И всё-таки положение издательства в те трудные годы было неустойчивым. Но сотрудниками Кроленко стали не только всесторонне образованные, высокоэрудированные люди, но и склонные к эксперименту и творческой самостоятельности. Это были убеждённые энтузиасты. По крайней мере, инициативная группа, первый редакционный совет были именно такими.

Мотором нового дела был Кроленко. Недаром при неудачах и сложностях его коллеги говорили: «Здесь нужен выстрел большой пушки», имея в виду авторитет Кроленко. А было Александру Александровичу Кроленко всего тридцать лет.

Её новый знакомый работал с этим человеком.

Узнать всё это было несложно. Но когда гость вновь появился на пороге её комнаты, сказав, что в прошлый раз нашёл на лестнице выпавший из портфеля лист, но возвращаться не стал, она не знала, что с гостем делать и о чём говорить. Вид у него был угрюмый, неприветливый, злой. «Странный род гениальности», – проворчала она в своей коммунальной кухне, но достала из шкафчика пастилу и пирожок с печёнкой, который приготовила себе на утро.

– За вами долг, вы обещали сюжет о себе. Так и сказали: «Остальное – при встрече!»

– Хотите анкету? Пожалуйста. Окончил историко-филологический факультет Петербургского университета. Преподавал в средних учебных заведениях и учительском институте. Теперь это второй пединститут – наверное, знаете.

– Вы, наверное, скучаете по югу? Вспоминаете Днепр, влекущий всех к белым пескам и к морю? А я чаще всего слышу запахи жаркой степи и вижу огромные низкие звёзды и синюю ночь. Я тоже с юга: Екатеринослав, или просто «Днепр». В народе так и говорят: «поехал в “Днепр”». Вас, наверное, Петербург сделал мрачным. Здесь погода воюет с человеком.

– Я не мрачный, я задумчивый.

– И о чём задумались? Вот сегодня, сию минуту?

– Скоро ли будет 31-е число в декабре. Это единственный день в году, когда моё издательство знает, что доживёт до конца года. И оттого бывает счастливо. Все кричат: «Да здравствует 31-е декабря!» Как понимаете, дело в финансах…

– Перевести гигантского Пруста – и думать о зарплате! Чудеса! Как только у вас будет денежный кризис, приходите ко мне – пропасть не дам. А потом будем заклинать добрых духов. У меня есть способ. Я вас сделаю весёлым.

Он поднял глаза на неё, оторвавшись от стола и чайной чашки, и вздохнул.

– Мне не поможет. Уже принято считать меня мрачным, нелюдимым, неразговорчивым. А я ненатурально, патологически застенчив. И подавить в себе этого не умею. Вот и пошло: «Чудак», «Скептик». Если я промолчу на редакционном собрании – тут же ирония: «Домашний скептик молчалив». Вот я и держусь своей сердитости и угрюмости. Меня даже в издательство не хотели брать – сомневались в возможности со мной сработаться. Пока один авторитетный коллега не возмутился: «Да что вы! Он же божья коровка!»

Она засмеялась:

– Сомнительный комплимент. Но мне нравится, что вы не танцуете вокруг собственной персоны в разных масках.

Она открыла маленький шкафчик и достала тёмно-зелёную бутылку.

– Я сама сделала наливку, как когда-то дома делали. Хватит ей без дела стоять. Попробуем и перейдём на «ты» А завтра мы пойдём слушать Девятую симфонию Бетховена. У меня блат в филармонии. Но сидеть будем в разных местах. Вы… Ты любишь музыку?

Сказать, что он любил музыку, – значит ничего не сказать. Он мог бы дневать и ночевать в концертных залах, не дышать, когда она звучит. Об этой его страсти знали все его сослуживцы. Быть может, страсть к гармонии помогла масштабному, сложному и своеобразному по манере роману Пруста зазвучать так музыкально. Мысли, отчётливые и логичные, сопровождала музыка слов.

С походом на концерт произошло нечто фельетонно-эстрадное, что весело обсуждалось в издательстве. Она сидела в последних рядах зала. Он – у прохода в шестом ряду. Рядом с ним оказалась сотрудница, сидевшая с ним на работе в одной комнате. На следующий день кто-то сказал, что его видели на концерте с женой. «Почему вы решили, что это жена?» – удивлялись те, кто знал, что он одинок. «Но кто может сидеть угрюмо, отвернувшись от своей спутницы и не разговаривая с ней, как не муж, устроивший ей скандал?» Смешной, но резонный ответ.

Они же после концерта отправились к её дому – он провожал её, потом к его дому – она провожала его. Потом она зашла к нему посмотреть, как он живёт. Такая же, как у неё, комната в коммунальной квартире. И в ней – никаких излишеств: диван, где спать, стулья, где сидеть, шкаф, откуда брать книги, и старинная, как у Алексея Толстого в его музее на Спиридоновке, конторка для работы стоя.

4

Их дружество было замечательным. «У нас двухкомнатная квартира», – говорили они о своих коммунальных комнатах, находящихся в разных концах города. Она всегда была храброй, по натуре весёлой и восприимчивой, хорошо знала литературу и искусство, и ему теперь было с кем обговаривать свои сомнения, печали и вариантные успехи. «Сомнения и печали» в его характере были вечным камнем преткновения. Знаток иностранных языков, эрудит в области науки, истории, литературы, ведущий редактор издательства «Академия», член Правления, коллега крупных учёных страны, он был постоянно напряжён, неудовлетворён, хотя работал сверх меры, взахлёб. Казалось, он стремился всё знать о сумме доступного людям опыта, решить все «проклятые вопросы», эту муку каждого из нас. И вдруг впадал в грусть, понимая, что никакие ответы не удовлетворят это странное человеческое существо, стремящееся к Абсолюту. Короче, нельзя превратить дроби в целое.

Издательство в это время занималось научно-просветительской деятельностью. Выходили книги о новых течениях в науке, технике, в общественной жизни. Особенно хорошо работал отдел точных наук. Готовился том «Творения Платона». Научные поправки и замечания благодарно принимались от нашего героя редакторами и переводчиками.

И вот неожиданно забрезжило на горизонте издательской деятельности что-то, более близкое его филологической душе. Это появилась книжная серия совсем другого типа, сделавшая главную славу издательству «Академия» – «Сокровища мировой литературы». Его застёгнутая мрачная душа затрепетала. Он не верил, что кто-то решится дать ему в работу эту вдохновенную ценность. Да и он сам боялся её. Ведь мечта стать художником слова затерялась в далёком 1911 году, когда мальчик из местечка Лобачёв стоял на пороге Петербургского