Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск. Премия имени Н. А. Некрасова, 200 лет со дня рождения. 1 часть - Альманах Российский колокол

– Да откуда же?..

– Ага. А брюцилёзка?

– Да нет… у меня все в порядке. Справку от гинеколога показать?

– Зачем такой справка надо? Маладес какой, да! Харо-щи чаловик… Ты на меню рубл деньги давай и ходы своим дорогм… Ок йул, ок кулок… Счастливи пут, белий уха, – желает он вслед отъезжающей машине.

Пять дорог – пять ворот. Рули в любые, везде – нараспашку…

Душа нараспашку… Судьба нараспашку… Жизнь нараспашку… Страна нараспашку…

Рули, рули… Не ошибешься… Ворота сами куда надо доведут. Они же так и называются: «КПССга – шон шарафлар бизлар юбормок!» – «Партия – наш рулевой!». Вон, на самом верху, написано. Так что «Хуш келибсиз!», или «Добро пожаловать!».

А за воротами, как въедешь, справа – предупреждение черными буквами на белом щите: «Шахарда куйлар бок-мок каттик такиклаб куймок», то есть в городе выпас овец строго запрещен…

Овца – животное неуправляемое…

III

А мы боремся за четыре с половиной миллиона тонн узбекского «белого золота» и еще за какие-то там обязательства.

И старый, и перспективный, и городской, и периферийный, и водопроводчик из ЖЭУ, и акушерка из роддома – все как один хлопкоробы.

На цветастом лубке горделивый Батыр, в тюбетейке, с засученными рукавами, держит штурвал «голубого корабля» и радостно сушит зубы под солнцем…

Оказывается, он – это мы все, пахтакоры: мальчики и девочки, дяди и тети, дедушки и бабушки…

Во время уборочной любой Сатыволды Кучкаров может взбрыкнуть перед вашей машиной копытцем зебры и выдохнуть с приветливым добродушием на лице:

– Бай бо, дарагой, праписька бор[7]… Значит, ти пахта-кор… Пахтазорга юринг! Ходи хлопковое поле!

Фаинушка, наша классная мама, говорит во время политинформации, что это мы все, как на картинке Батыр, держим в своих руках символический штурвал хлопковой независимости всей страны. Кто же из нас так не считает? Все так считают… Бабушки и дедушки, дяди и тети, мальчики и девочки… А шалопутный отличник Мишка Шахновский шепчет своему соседу по парте Сашке Рязвянцеву:

– Не-е, это мы работу гордого Батыра едем батрачить…

– Шахновский, выгоню… – шипит классная на него. – Разболтался ты, Миша, в последнее время.

С чубчиком, весь в клеточку, от щиколоток до шеи, Санька Рязвянцев, второй математик в школе после Мишки Шахновского, грызет карандаш, считает мух на классном потолке после политинформации и сотрясает пространство логикой:

– В городе нас – четверть миллиона. Если каждый соберет по 20 килограммов хлопка в день – это пять тысяч тонн на всех… У области план с обязательством – 480 тысяч тонн… Значит, три месяца будем жить на вате. Но можно собирать по пятьдесят килограммов…

– Тебе разрешается по пятьсот, – хлопает его по плечу лопоухий фитиль Шахновский. – И за тех, кто в больнице с поносом, и за тех, кто по возрасту – на горшке… Санёк, ты масштаб для начала пошире возьми, а потом ужимай до минимума…

Мишка чешет свой родничок под бобриком:

– В области три миллиона жителей. Спишем 30 процентов: больные, хромые, кормящие, неродившие… Если остальные будут собирать хотя бы по пятнадцать килограммов в день, то за полмесяца выполним и план, и обязательства. А механизаторы обещают собрать половину урожая… Шурупишь, Сашок? Через неделю весь хлопок кончится…

Минькина логика всегда круче Санькиной. Мишка – трехкратный республиканский олимпиец и всесоюзный финалист по математике. Минька на фортепьяно Россини играет. А Сашка всего лишь два раза был первым в области. И то по физике. Да и баян у него в руках – прямо скажем, не скрипка Страдивари, потому как и сам Рязвянцев – далеко не Паганини в музыке…

Директор нашей седьмой ломоносовской, известный в Узбекистане корейский математик Тен Хай Дон, опроверг их обоих на школьной линейке:

– Вернемся к годовщине Великого Октября… – строго рубанул он. – А может быть, и ко Дню Конституции. В баню по одному через десять дней…

Два месяца живем в колхозе.

В кишлачной школе отменили занятия, всех детей старше третьего класса выгнали в поле, а в классах устроили казарму для городских школьников. В полседьмого подъем, в десять отбой… С девяти до шести с перерывом на обед чистим грядки после машин. Собираем какие-то общипки, опавшие на землю пушинки… Называется это «подбор». Нудный, грязный, противный, дармовой труд: три копейки за килограмм и рубль пять копеек прогрессивки в день – по малолетству.

Целый день вверх гузном… Все косточки болят и стонут внутри. Но планы партии – твои планы. Тебе уже целых пятнадцать лет, а значит, и ты – это уже народ!

С машинного поля пустой возвращаешься на харман – так называется бригадный полевой стан. Там сдают собранное «золотишко» школьники и на айване – кто сидя, поджав под себя ноги, кто полулежа – бесконечно тянут горячий кок-чай неунывающие восточные философы. А философ на Востоке каждый, кто уже вышел из комсомольского возраста…

– Ой, бола, битта пиалка чой олинг[8], – с лукавой чуткостью в глазах предлагает тебе какой-нибудь местный Апанды Насреддин, ухмыляясь в оклад своей слегка еще подернутой сединками бороды. Он издали узнает, с кем дело имеет, и хитро вопрошает:

– Ти узбекскую язика знаишь?

– Ц… – ушами машет в ответ голова.

– Ба-а… Сафсим плёху. Узбекскую хлеба кушиишь, а узбекча билмайсан[9]… Сафсим плёху…

Ой как сты-ыдно! Черпаю узбекскую грамоту из сути узбекского хлеба.

IV

.. За арыком девственно белое поле – рукой не тронуто, комбайном не смято…

Поет журчащий арык. Приятно слушать его в антракте общенародной борьбы за очередной рекордный урожай и хлопковую безопасность страны, когда, пообедав, валяешься под тутовником на зеленой лужайке и мечтаешь лишь об одном – чтобы замерли эти минуты до самого вечера.

– Пацаны, а знаете ли вы, чем отличается наш хлопок от американского? – мудро вопрошает Шахновский.

– В Америке только машинный сбор, там школьников на подбор не гоняют, – бурчит Олежка Тетьляшев.

– Да, Тетьля, в этом, наверное, что-то есть… Но только отчасти…

– Минька, сдаемся, – приоткрыл левый глаз разомлевший после еды Санька Рязвянцев.

– А как ты, Гудя? – достает Шахновский меня.

– А у тебя, Шах, чуть что, так сразу Гудя! Ты уж сам из себя выковыривай, что там опять надумал. Я – пас.

– Правильно, умненький мальчик…

– Да, просвещай, просвещай, ты же гений.

– Да не надумал я, пацаны. У взрослых случайно подслушал, когда гостей встречали… Так в том и отличие, – интригующе шепчет Шахновский, – хлопок в Америке сеют белые, а у нас они его собирают…

Мишка жует былинку, считает солнечных зайцев, скачущих вверху по листве, и созревает дальше…

– Вот я, хлопцы, и решил заявить протест: нарушают права