Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2018 - Коллектив авторов

живу здесь за Вас и прощаю себе

лишний жест и питье на границе канала.

Я живу здесь от Вас, и, отмерив семь бед,

я готов на ответ для райка и для залы.

3

Враг врага моего, твой разумен ли хлеб?

И во что ты играешь на этой лужайке?

Ты загонишь козу в опорожненный хлев

и раскрутишь свой сон на отцовской фуфайке.

Ты есть жизнь среди жизни, которой бы жить…

(В Поднебесной, как в бане архангельской – глухо.)

Если терпят тебя, то за свойство любить

за пределами зренья и знанья, и слуха.

4

Чем мы располагаем? Все – слова.

Слова и сны, и между ними – эхо,

и сольный смех, и тяжести, и ухо

Держителя, что милости ковал.

– Так что же я на чистых этих снах,

Отца встречая, трепещу с ответом?..

Что делаю на этом свете?

– Этом?

Возвращение в лето

1

Безжалостная ласточка заката

капризничает, рвется за ограду

оравы облачной, зашедшей на постой.

Не огорчай, прижми, крылом укрой.

Я видел сны, прекрасные порой,

но клятые марали суть полета,

не ведая, что он не той породы,

что мы привыкли видеть под горой.

А за горой реактор жертву ждет,

и царь-девица в пасть ему идет,

чтобы спасти от глада поколенья

детей, не знавших правды и печали,

которым звери пели и качали

их люльки в розах, не знававших тленья.

2

Влажно еще, госпожа, в приближенных лесах.

(Переведи мне из хроник о кошке и мышке.)

Влаги паучье скольженье уместно в слезах,

на территории лета не хочется слышать

плеска и рева великих небесных коров.

(Марфе для действия выдана роза ветров.)

Полдень. На пастбища памяти роза шатров

вышла сережки просить на краю ойкумены.

Ополоумела, что ли? Дать ей шаров

с елки берлинской, отмыть и казнить за измену.

(Розам негоже шататься по злачным краям

это советует деве и деда Хайям.)

Вечер блестящей грозы накормил пауков.

Ярче следы госпожи на траве безответной.

Вязы молчат, и до снятия их париков

переведи мне из хроник о переписке секретной

кошки корявой соседа, вкусившего лунный оскал,

с мышью ворчливой, что грел на груди Ганнибал.

3

Отпуск из воска, там электричка молчит,

и надрываются пчелы, виясь над малиной.

Марки мусоля, на клумбе ребенок ворчит,

праведный ястреб ласкает небесную глину.

Я обретаю ее, если в поле закрою глаза

и зависаю над липой, полной прохладного меда.

Дышит слеза, отзывается в море гроза,

шепот медянок с обочины Божьего следа.

Реалии

Леве Васильеву

Полынья. Не помню имени

семени на дне поляны,

опечаленного пламени

вознесенные изъяны

верескова рода-племени.

Поводырь махорки матерной

из лукошка комья пряжи

выстроил на скверной скатерти,

среди них котенок ляжет

пульсом нежности и памяти.

Ветер деда за горою

разбирает лист на кладбище.

Нищете глаза закрою:

не смотри на двор и пастбище —

горе местного покроя.

Дешевеет дождик. В иней

смех шипит на перекрестке.

Ты перекрестись и выпей

ужас тихий из наперстка —

грех Михнова перед Веней.

«У тумана весел нет…»

У тумана весел нет.

Дверь на кончике проспекта

Запелената в жилет.

Резким дворником пропета.

У реки ступеней нет.

Небо пляжа оголяет

Нераскрашенный рассвет.

У вдовы собака лает.

Я верну тебя горе

Македонского замеса.

Гд е ягнята в серебре

Колокольцев от Рамзеса.

Гд е почтенная трава

На обедню точит пальцы

У раскованного рва

Засыпают погорельцы.

Ты да я и тень в тетрадь.

Тень фонтана подземелья…

Местью иволги размять

Песен рисовые комья.

Проба-2

Град Сиверской терзает сучий хвост

чванливой туче, жрущей Ломоносов.

У тамошних матросов нет вопросов,

они идут построчно на погост,

как с корабля на бал без папиросы.

Жена ушла в сельпо за абрикосом.

Тимура телка, Пиррова вдова.

Она была по своему права,

когда шпыняла снегом эскимосов.

Твой гопник на обоях ловит розу,

где не растет народная трава,

витает лебедь в трепете морозов.

Такие, мой дружок, метаморфозы

распахивает устная молва,

на чашку дуя и роняя слезы.

«Пройдя к подруге несуразной…»

Пройдя к подруге несуразной

На кровный чай

Блуждай по «списку безобразну»

И примечай

Пращу прямого вдохновенья

Руки прямой

Над издыхающим мгновеньем

Вины земной

Владея Меккой этикета

Себе ровня

Местоимение поэта

Пером храня

На ровной мгле самозабвенья

Скрепил настрой

Иного зренья и томленье

Струны иной

И властен милостью страданья

Тебя понять

Не затвердить его молчанья

Не разгадать

«Разыщи себя в камаринском стекле…»

Разыщи себя в камаринском стекле

Пузырьком проточным стеклоправа…

Велика для четверга оправа

И звезда щебечет на игле

Жесткой прачки зимнего помола

Вынесшей неделю как струю

Талой жизни. Для нее в раю

Жжется место. Видимо посмела

Крепкая забрать себя на грудь