Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

права, регулирующего военные конфликты, выигрывают индивидуальные жертвы конфликтов, в частности гражданское население, военнопленные, раненые, больные, жертвы кораблекрушений. Более того, все военнослужащие сторон, вовлеченных в вооруженный конфликт, выигрывают от существования и применения права. Совершенно неприемлемо ставить их правовую защиту в зависимость от достижения международного согласия в отношении причин конфликта»[337].

Особенно наглядно все непосредственные гуманитарные достоинства этой доктрины проявляются в том большом значении, которое придается ей Международным Комитетом Красного Креста (МККК). Более того, ее ключевая роль в современном международном гуманитарном праве может быть отчасти связана с тем фактом, что МККК, чья деятельность стала составной частью МГП, мало что вообще мог бы сделать, не будь этой доктрины, равно как и то, что движение Красного Креста и Красного Полумесяца (КК и КП) вряд ли смогло многого добиться. Основополагающие принципы КК и КП: гуманность, беспристрастность, нейтральность и независимость – зиждутся на этой доктрине[338]. Независимость означает всего лишь, что национальные общества КК и КП должны быть достаточно свободны от давления власти и влияния своих государств для того, чтобы осуществлять свою гуманитарную деятельность без оглядки на их политические интересы. Гуманность является ковчегом завета этого движения: призвание и долг Красного Креста (и даже, следуя букве закона, регулирующего деятельность МККК, его право) состоят в том, чтобы в трудную минуту протянуть руку помощи, оказать поддержку и, насколько это разрешено законом, предоставить защиту жертвам войны и пострадавшим от нее. Два других принципа объясняют, в силу каких причин следует ожидать, что гуманитарная практика движения будет приемлемой для всех сторон. Беспристрастность служит гарантией того, что в деятельности движения нет места «никакой дискриминации по признаку национальности, расы, религии, класса или политических убеждений», и при оказании помощи предпочтение отдается исключительно «тем, кто больше всего в этом нуждается». Определение понятия нейтральность вытекает из доктрины равного применения права: «Чтобы сохранить всеобщее доверие, движение не может принимать чью-либо сторону в вооруженных конфликтах и вступать в споры политического, расового, религиозного или идеологического характера». Поэтому, независимо от того, являются ли воюющие стороны большими или маленькими, «хорошими» или «плохими», поддерживающими существующее государство или революционерами, по-швейцарски нейтральный МККК исходит из того, что сможет осуществлять свои гуманитарные операции без оказания какого бы то ни было влияния на правовое или политическое положение сторон. И если вообще существует то, что может быть названо чистой и нейтральной гуманитарной деятельностью, беспристрастно предлагающей помощь в равной степени всем в ней нуждающимся, то он должен состоять именно в этом: jus in bello очевидно выигрывает в результате отделения от jus ad bellum.

Преимущества такого разделения несомненны, и каждый раз, когда Красный Крест и другие гуманитарные организации, которые следуют в его фарватере, проливают свет на мрачные картины человеческих страданий во время войн и военных конфликтов, эти преимущества становятся очевидными для всех[339]. Но у такого подхода есть и свои недостатки, правда не столь явные. У «брачного союза» jus in bello и jus ad bellum было «потомство», которому последующий развод «родителей» не пошел на пользу. Два отрицательных последствия заслуживают особого внимания. Оба проистекают из того факта, что, несмотря на благие намерения, ради которых было осуществлено отделение одного jus от другого, оно посеяло семена искажения действительности, приносящие ныне уродливые плоды.

Искажение реальности сказывается, в первую очередь, в смешении смыслов, которые у современного поколения ассоциируются с идеей «гуманитарности» и теми практическими делами, в которых она впоследствии нашла выражение. Официальная теория МГП – возможность практического применения в конфликтных ситуациях зависит от доктрины равного применения права – утверждает, что «гуманитарная помощь» аполитична, не имеет военного значения и, следовательно, не имеет никакого отношения к предметам конфликта и средствам его разрешения, т. е. представляет собой нечто такое, что не может вызвать возражений у воюющих сторон. И действительно, гуманитарная помощь может быть, и часто бывает, именно такой. Этот аргумент удобен для тех сторон, в чьих интересах доказывать, что так всегда и бывает. Но на деле слово «гуманитарный» стало нести в себе неопределенную комбинацию различных значений и толкований, что создает возможности для двусмысленного употребления данного термина и использования его для манипулирования. Помощь, оказываемая в качестве гуманитарной, может быть отчасти политически пристрастной и выгодной с военной точки зрения, что в наше время зачастую и случается. То есть она может обладать такими характеристиками, которые дают основания другой воюющей стороне возражать против нее и препятствовать ее предоставлению, если только аргумент о «гуманитарной помощи» не будет вести к тому, что эти действия будут выглядеть сомнительными с правовой точки зрения и недостойными с точки зрения морали.

Это объединение под одним названием «гуманитарный» на деле весьма широкого спектра нужд и социальных ситуаций происходило параллельно с аналогичным объединением столь же разнообразных типов социальных ролей и ситуаций – под единым заголовком «гражданские лица». Эти два процесса неразрывно связаны между собой исторически и концептуально, что со всей очевидностью проявилось в начале 50-х годов XX в., когда история начала писать две свои новые главы, получившие названия «деколонизация» и «третий мир». Гуманное стремление облегчить положение жертв войны в других странах, усиленное страданиями гражданского населения Бельгии во время Первой мировой войны, Греции и Голландии – во время Второй мировой войны и народов Центральной и Восточной Европы – во время обеих войн, в наши дни стимулируется в основном бедствиями и потрясениями, характерными для нашей современной эпохи: национально-освободительная борьба против старых империй, а также во многих случаях сопровождающие ее или вызванные ею гражданские войны и переход в состояние анархии; революционные войны, которые иногда трудно отличить от национально-освободительных; и, наконец, уникальный и беспрецедентный, длящийся уже почти сорок лет конфликт между Израилем и его арабскими соседями.

Зачастую гуманитарную помощь, предоставляемую в таком запутанном и беспорядочном контексте, бывает трудно оказать и распределить поровну. Это трудно было бы сделать даже при наличии искреннего желания поступать именно так. Но такое желание едва ли существовало, да и обстоятельства мало способствовали его появлению. Государства и режимы, столкнувшиеся с первой волной национально-освободительных и революционных движений: Франция, Великобритания, США, Нидерланды, Португалия, Бельгия, Испания, а также впоследствии почти все государства Латинской Америки – не имели никаких оснований рассчитывать на гуманитарную помощь из внешних источников. Такие основания были у противоположной стороны, выступавшей против них. Национально-освободительные движения и та борьба, которую они вели, обладали общими характерными чертами: изначально невыгодное положение, связанное с недостатком материальных ресурсов, демократическая риторика, поддержка большинства членов ООН, видимая народная поддержка (было бы чересчур рискованным использовать более определенное выражение) и вызывающие