Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

не целенаправленной бомбардировкой – которая носила бы настолько очевидный террористический характер, что люди, не лишенные порядочности, вряд ли признались бы в склонности к таким действиям, – то, например, случайным попаданием в ходе проведения законных бомбардировок военных объектов, к числу которых в эпоху индустриальных методов ведения войны на совершенно разумных основаниях можно отнести и экономические объекты. Бомбардировка последних столь часто подразумевала удары по гражданскому населению (надо сказать, к нескрываемому удовольствию многих энтузиастов тотальной войны), что к тому времени, как война закончилась, стало общепризнанным – причем в гражданской среде даже больше, чем в армейской, – что «бомбардировка городов», разумеется, будет фигурировать во всех будущих войнах. Немногим из тех, кто посвятил этой теме сколько-нибудь серьезные размышления, нравилась эта перспектива, но она казалась почти неизбежной.

Как бы то ни было, для людей, полностью воспринявших традиции и этос права войны, та составляющая военных действий, которая приводила к убийству гражданских лиц, которого можно было избежать, никогда не имела смысла. Авторы, пишущие на правовые, военные и гуманитарные темы, в период между войнами присоединились к обеспокоенным представителям широкой публики в их стремлении поддержать идею запретов и ограничений, которые должны быть наложены на это новое измерение войны, подобно тому как это имеет место в случае старых. Их заботы дали мало результатов. Эксперты по праву, собравшиеся в Гааге зимой 1922/23 гг., выработали проект некоторых правил, которые представляли собой, возможно, самый реалистичный компромисс, какой только мог быть достигнут на тот момент между этическими и правовыми принципами, с одной стороны, и военным реализмом – с другой. Военно-воздушные силы многих стран восприняли эти правила в целом достаточно серьезно, чтобы включить их полностью или частично в руководства по проведению военных операций, но ни одно государство их не ратифицировало. Однако государственные деятели достаточно хорошо понимали, что представляют собой принципы, которыми следует руководствоваться при разработке правил достойного ведения войны в воздухе. Классическая британская формулировка таких правил может с полным основанием служить образцом того, с чем согласились все национальные лидеры накануне Второй мировой войны, неважно, искренне или нет: «Во-первых, само по себе нанесение бомбовых ударов по гражданским лицам и преднамеренное нападение на гражданское население противоречат международному праву. Это безусловное нарушение международного права. Во-вторых, цели, по которым готовится нанесение удара с воздуха, должны быть законными военными целями, и они должны быть распознаваемы как таковые. В-третьих, при ударе по этим военным целям должны быть предприняты разумные меры предосторожности, для того чтобы из-за небрежности не нанести бомбовых ударов по гражданскому населению, находящемуся поблизости»[312].

На фоне этого авторитетного высказывания тем более удивительно выглядит высказанное вскоре после войны замечание имевшего наибольший стаж службы и наиболее активного командующего британской бомбардировочной авиацией, когда он попытался оправдать некоторые стороны своей деятельности: «Всегда можно привести аргументы за и против международного права, но так уже получается, что в том, что касается применения авиации в войне, никакого международного права не существует»[313]. Однако он избежал бы такого перехлеста, если бы ограничился утверждением, что право в этой сфере не слишком развито, а то, что имеется, остается в основном в области принципов, практическое приложение которых в обстоятельствах ужасной тотальной войны против исключительно гнусного врага не могло не стать предметом больших разногласий. В центре всего этого стоял тот же самый вопрос, который подняла Первая мировая война и который преследовал с тех пор экономически развитый мир: до какого предела, если вообще таковой существует, воюющая сторона может на законных основаниях нести смерть и разрушение неприятельской экономической и административной инфраструктуре, преследуя двойную цель: снизить боеспособность вооруженных сил противника и уменьшить готовность его населения и дальше нести бремя войны?

Этот великий спор завязался с самого начала войны и среди всех крупных тем публичных дискуссий по юридическим и этическим аспектам войны был уникален тем, что представлял собой в большей степени спор британцев и американцев между собой, чем состязание в брани между ними и их противниками. Конечно, последнее тоже имело место. Глубоко почитаемая часть германской военной традиции, которую охотно разделяли японцы, лелеяла идею о том, что страдания и опасности, связанные с войнами, которые ведет нация, должны нести ее солдаты, находясь на безопасном расстоянии от городов и местностей, где проживают ее мирные жители; солдаты с готовностью идут на страдания ради своих близких, но, если не остается никакого другого выхода, их близким также, возможно, придется страдать. Здесь один из наиболее привлекательных элементов воинской этики изящно сочетался с самым сильным устремлением гуманитарного права. Таким образом, моральное негодование немцев и японцев (в частности, в связи с налетом Дулитла на Токио в 1942 г.) по поводу бомбардировок городов британскими и американскими военно-воздушными силами не было полностью наигранным и лицемерным. Даже в последнюю зиму войны в оправданиях Гитлера по поводу неизбирательного действия «оружия возмездия» («Фау-1» и «Фау-2») и призывах Геббельса к Швейцарии и Швеции проявить сочувствие по поводу разрушения Дрездена оставались следы уверенности в собственной правоте. Но поскольку такое огромное количество немецких и японских бомбардировок в прежние периоды войны проводилось в нарушение всех принципов (даже если оставить в стороне другие, намного более чудовищные аспекты их методов ведения войны), что невозможно было принимать всерьез выдвигавшуюся ими в период войны критику в адрес союзников за то, что те отплатили им в десятикратном размере. Намного более интересной по сути и важной для будущего была критика того, что делала их собственная бомбардировочная авиация, со стороны части британской и американской общественности, в той степени, в которой официальная закрытость темы, ошибочная и ложная информация позволяли ей понять происходящее. Должны ли мы были, задавался вопрос, воевать такими методами, даже если наши враги дали нам поводы для этого и провоцировали нас на такие действия?

История стратегических бомбардировок во время Второй мировой войны столь много и нередко столь хорошо освещалась, что сейчас нам достаточно лишь разобраться с теми юридическими моментами, которые к концу войны настоятельно потребовали прояснения. а) Гражданские лица. Какое определение можно дать им в этом контексте? Сторонники доктрины тотальной войны выдвигали массу причин, по которым классическое определение следует сузить. В современной войне, которую ведут массовые общества, говорили они, «внутренний фронт» вынуждает к наступлению на него не меньше, чем фронт, на котором ведутся сражения; народы в войне представляют собой органичное и/или психологическое целое, так что подрыв боевого духа гражданского населения не менее важен, чем подрыв боевого духа военнослужащих; сложные индустриальные экономики едва ли можно подразделить на отрасли, работающие на войну и на