Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

Советский Союз был уже близок к тому, чтобы привнести новую волну энтузиазма в этот вопрос как раз к конференции в Женеве. Объявление о начале работы Комиссии международного права в этом направлении могло быть использовано в поддержку противоположных политических линий. Стороны, заинтересованные в том, чтобы свести к минимуму влияние подхода к военным преступлениям, выраженного в новых конвенциях, могли указать на КМП как на оптимальную площадку для решения таких вопросов, которые далеко выходят за пределы конкретной сферы женевского процесса. Стороны, заинтересованные в том, чтобы хотя бы что-то было сделано, прежде чем международное сообщество потеряет возникшее после войны ощущение неотложности решения этих вопросов, могли указать на невыносимую медлительность работы КМП, как это сделали, например, голландцы в первые дни работы Дипломатической конференции[235].

Если привнесенный Советским Союзом энтузиазм в 1949 г. смещал дискуссию в одном направлении, то потеря США подобного энтузиазма, наблюдавшаяся с 1947 г., смещала ее в другом направлении. США в 1947 г. при активной поддержке Бельгии и Нидерландов выражали желание, чтобы в каждой новой конвенции появилось общее положение о том, что нарушение конвенции составляет военное преступление. И такая статья действительно появилась в разработанном МККК проекте усовершенствованных конвенций. Великобритания проявила столько тревоги и подозрительности по этому поводу, что приходится предположить, что только желание свести к минимуму разногласия со своим сильным союзником и стремление избежать шума, который поднимется из-за видимого отхода от принципов Нюрнберга, удержало ее от открытых протестов. Из документов британского Министерства иностранных дел видно, что вопрос тщательно изучался во всех аспектах. В германских подразделениях министерства предложенное новшество было оценено положительно, поскольку оно позволило бы избавиться от жалоб на придание законодательству обратной силы, придававших видимость справедливости критике Нюрнбергского процесса со стороны немцев. Департамент по делам ООН согласился со своими юридическими консультантами, которые предлагали назвать попросту глупой идею обращаться по поводу заявленных нарушений в Совет Безопасности. Что касается сути проекта статьи о военных преступлениях, то здесь невозможно было избежать ряда затруднений. Помимо неразумной идеи поощрять военнопленных к тому, чтобы они заходили слишком далеко в роли «казарменных юристов», существовал реальный риск, что последствия такого поведения могут быть этически контрпродуктивными. Понятие «военных преступлений» именно в то время подразумевало «идею серьезной моральной вины», которую было бы нежелательно разбавлять, называя военными преступлениями что-либо меньшее, чем самые серьезные нарушения конвенций; однако любое перечисление нарушений, которые являются военными преступлениями, может заставить предположить, что те, которые не были перечислены, таковыми не являются. Вывод Великобритании, после того как были проведены многочисленные консультации с Министерством иностранных дел и Министерством обороны, свелся к тому, что «военные преступления» лучше бы вообще не упоминать[236].

При таком количестве новых идей, выдвинутых в обстановке, отбивающей у скептиков и консерваторов всякую охоту выказывать свою обеспокоенность, МККК решился соединить собственные надежды с пожеланиями участников Конференции правительственных экспертов. Комитет выступил на Стокгольмской конференции с проектом статьи, которая определяла нарушения конвенций как военные преступления, к которым применяется универсальная юрисдикция, и при условии, что ВДС, если они сами не проводят соответствующее судебное разбирательство в собственных национальных судах, экстрадируют обвиняемых в руки тех ВДС, которые будут проводить такие процессы.

Этот проект практически не претерпел изменений на конференции в Стокгольме. То, что делало его объектом постоянного беспокойства в официальных кругах – уравнивание нарушений конвенций с военными преступлениями и энергичное требование, чтобы государства проявляли активность, преследуя за них, – располагало к нему рядовых активистов Красного Креста. Но МККК, осмотрительно позаботившись о том, чтобы сохранить суть проекта в форме, которую правительства в состоянии переварить, запустил процесс дальнейшего рассмотрения, которому в 1949 г. предстояло произвести эффект разорвавшейся бомбы. Уайтхолл был с самого начала в курсе этого плана, и МККК, несомненно, надеялся таким образом вызвать с его стороны сочувственный интерес. Господин Пийу, глава юридического отдела МККК, приоткрыл завесу тайны в своем письме господину Гарднеру. Стокгольмская конференция, напоминает он, предложила МККК заняться дальнейшим изучением этого сложного вопроса о мерах пресечения нарушений конвенций. Поскольку военные преступления не являются той отраслью международного права, к которой было бы уместно их отнести, необходим экспертный анализ. Полковник Филлимор и капитан Мутон, бывшие соответственно британским и голландским юридическими экспертами на конференции 1947 г., являются как раз теми специалистами и практиками, имена которых немедленно приходят в голову. Но впереди предстояла намного более крупная игра. Они считали желательным также привлечь «человека, искушенного в международном праве, который сможет в какой-то степени представлять доктринальную точку зрения. Работы, опубликованные профессором Лаутерпахтом, который преподает, насколько мне известно, в Кембриджском университете, особенно нас заинтересовали, и мы были бы рады узнать, считаете ли вы возможным, чтобы он проконсультировал нас»[237].

Нерешительное упоминание о Кембридже, возможно, было данью дипломатическому этикету, как его понимал Пийу. Херш Лаутерпахт был самым известным специалистом в области международного права в Великобритании и одним из самых выдающихся в мире. Заручиться его советом и поддержкой было бы колоссальной удачей. Возникает вопрос: почему МККК счел необходимым обратиться к этому великому человеку столь окольным путем? Была ли причина в том, что считалось, что он будет меньше склонен оказать помощь, если обратиться к нему прямо, или же в том, что британское правительство с такой чувствительностью воспринимало статус МККК? Каково бы ни было объяснение, Лаутерпахту написала юрист Министерства иностранных дел Джойс Гаттеридж [Joyce Gutteridge](выпускница Кембриджа и сама дочь профессора права, преподававшего в этом университете), и 3 ноября он с некоторой торжественностью ответил, что, хотя он крайне занят, «этот вопрос не из тех, по поводу которых я был бы склонен отказаться от сотрудничества». С этого момента он имел дело непосредственно с Женевой, и маленькая, но мощная рабочая группа экспертов МККК по военным преступлениям, в которую вошли Лаутерпахт, Мутон, Филлимор и профессор Жан Гравен из Женевского университета, под председательством Макса Хубера проделала в декабре свою работу, а британское Министерство иностранных дел не проявляло к ней никакого интереса, за исключением того, что отказалось оплатить дорожные расходы двух британцев, которые, как оно утверждало, должен нести МККК[238].

Новые статьи проекта, которые стали результатом всей этой работы, оказались совершенно революционными. На месте относительно коротких и простых предложений теперь появились четыре общие статьи, основная цель которых состояла в следующем: (i) обязать ВДС «включить настоящую конвенцию в их национальное законодательство» и обеспечить, чтобы она соблюдалась полностью и служила основанием для действий; (ii) помимо этого, классифицировать «серьезные нарушения конвенции» как «преступления против права народов» и предпринимать экстрадицию виновных для проведения судебного процесса в другом месте, если сами