Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

окончательно. Она сохраняется во второй из резолюций, утвержденных на завершающем этапе Дипломатической конференции, и она опять-таки исходит от Франции. Она интересна не в последнюю очередь тем, что подтверждает серьезность, с которой некоторые участники стремились к идеалу авторитетного надзора и принуждения к соблюдению норм МГП внутри суверенных территорий; а также тем, что страна ее происхождения не слишком часто была замечена в приверженности практическому интернационализму. Но сохранившиеся с тех времен, 1946–1949 гг., официальные французские документы подтверждают последовательный, не лишенный изобретательности интерес к этому вопросу. Например, на состоявшейся достаточно рано – 6 февраля 1947 г. – межминистерской встрече имел место вдумчивый обмен мнениями на эту тему между Ламарлем и Жоржем Каэн-Сальвадором [Georges Cahen-Salvador], главой отделения Государственного совета Франции, числившимся также представителем Французского общества Красного Креста. Вопрос состоял в том, будет ли больше или меньше способствовать достижению гуманитарных целей учреждение надзорного органа под эгидой ООН, а также в том, может ли быть устав МККК изменен так, чтобы Комитет мог стать таким органом, но при этом не возникло бы помех его основной деятельности[223].

Их устремления были в достаточной степени удовлетворены в том же году в виде идеи «компетентной международной организации». Возможно, именно потому, что эта идея была столь неопределенной, она не привлекла себе достаточно поддержки в последующие месяцы. К августу 1948 г. Ламарль начал собирать «высокую комиссию (un aréopage) из лиц, привлекаемых из разных стран на основе их международного авторитета и репутации как беспристрастных людей»[224]. Ему не удалось тогда заручиться поддержкой нового президента МККК Пауля Рюггера [Paul Ruegger], который не верил, что такие люди, как Ламарль, могут делать работу, которая требует «основательных навыков тонкой административной работы и глубокого знания дипломатической практики»[225]. Несмотря на неудачу, Ламарль представил развернутую версию своей идеи на Дипломатической конференции. Он, должно быть, испытал сильное разочарование от того, какой она встретила прием. На своем пятьдесят втором заседании британская делегация отметила, что «Дания, СССР, США и Австралия отдали должное благородным намерениям французской делегации и тут же добавили, что предложение является одновременно непрактичным и бесполезным»[226]. Полковник Ходжсон охарактеризовал проявленное к этому вопросу внимание со стороны своего правительства как «хороший пример поразительных предложений, представленных Конференции, которые совершенно неосуществимы на практике»[227]. Поразительное или нет, но очевидно, что оно казалось вполне осуществимым французам и – хотя его едва ли можно счесть беспристрастным и независимым судьей в такого рода делах – профессору Ла Праделю, который вскоре после этого охарактеризовал предложение с энтузиазмом как «единственное, которое докопалось до корня проблемы», а предлагаемую организацию – как «орган, состоящий из международных чиновников, полностью отделенных от какой-либо политической лояльности», подобно тому (так он предполагал) что можно обнаружить в некоторых специализированных учреждениях ООН[228]. В 1949 г. еще можно было верить в существование нейтральных сторон. Но советский блок не верил[229]. Французское предложение в своем окончательном виде, выработанном на смешанном/совместном комитете при помощи как всегда миролюбивых британцев, пережило нападки Морозова и неблагоприятное голосование 32:8:4, после чего со всеми церемониями упокоилось в текстах резолюций конференции[230].

После того как это интересное предложение по поводу проверки соблюдения конвенций было таким образом загнано на запасной путь, ответственность была передана державам-покровительницам и «беспристрастным гуманитарным организациям», которые были бы в состоянии действовать вместо них или вместе с ними. Один момент был действительно зафиксирован. МККК будет по праву присутствовать там, где возник международный вооруженный конфликт и появились люди, имеющие право на статус жертвы в соответствии с определениями, данными в четырех конвенциях. Эти конвенции обязывали державы, во власти которых находятся покровительствуемые лица, как минимум допустить МККК в места содержания военнопленных и интернированных гражданских лиц и облегчать его работу по установлению связи между ними и социумами, из которых они были изъяты. Но у МККК было еще одно правомочие, обязывающее предоставить ему допуск и поддержку. Это правомочие, которое конвенции неявно упоминают в одной из общих статей в Уставе движения Международного Красного Креста и Красного Полумесяца, в принятой в МККК терминологии называется «правом инициативы». На основе этого оправданного заключения из десятилетий высоко оцениваемой практики МККК наделен свободой предлагать свои услуги везде, где он сочтет их потенциально полезными, в том числе во внутренних конфликтах[231]. Государства точно так же свободны отказаться от них, но они не имеют права возмущаться по поводу такого предложения, как они склонны обычно возмущаться подобными предложениями со стороны других государств. К этим двум правомочиям, связанным с присутствием в ситуации конфликта, можно было бы также добавить право выступать заменой ДП! Таким образом, разнообразие функций, доступных МККК, потенциально довольно широко, и эти функции в принципе могут выходить за рамки чисто гуманитарной сферы в той мере, в какой принимающие государства это позволят. Однако в этом потенциальном арсенале полномочий нет даже намека на власть принуждать к исполнению норм права. Если полномочия ДП не выходят за рамки «изучения», то и МККК никоим образом не может выходить за них. Ни один внешний властный институт не может заставлять соблюдать конвенции на территории ВДС.

Точно так же ни один внешний, предположительно беспристрастный властный институт не может выступать судьей в спорах по поводу толкования, применения и соблюдения конвенций. Это еще один пункт, в котором суверенитет утверждает свое преимущество над принципом наднациональности даже бóлее эффективно, чем в случае надзора. И снова результатом было то, что этот вопрос был погребен в текстах резолюций. Вот что говорится в Резолюции I: «Конференция рекомендует, чтобы в случае, если возникает спор по поводу толкования или применения настоящих конвенций, который невозможно урегулировать другими средствами, заинтересованные ВДС предприняли усилия к достижению договоренности между собой о передаче такого спора на рассмотрение Международного суда».

Вот и все, что осталось от попытки вооружить конвенции судебным инструментом (даже если по природе вещей этот инструмент, скорее всего, был бы бутафорским). О степени отвращения, с которой одержимые идеей суверенитета государства восприняли эту идею, можно судить по тому факту, что из двадцати семи общих статей проекта это единственная статья, которая полностью исчезла из окончательного варианта текста.

Остальные положения этой серии остались существовать в необременительной форме в общих статьях 11/11/11/12, «Урегулирование разногласий», и 52/53/132/149, «Процедура расследования». Они не получили никакого развития по сравнению с соответствующими статьями конвенций 1929 г., так что вполне можно утверждать, что они знаменуют собой определенный отход назад от того, что тогда считалось правильным. Процедура урегулирования разногласий предписывала в «случае разногласия… по поводу применения или