Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

противозаконными. Более того, приходится добавить, что ни один закон о военной оккупации не может быть разумным и действенным, если он не легитимизирует мероприятия, предполагающие ту или иную степень жесткости. Международное право требует от добродетельных оккупантов своего рода эквилибристики. Предполагается, что они смогут поддерживать, насколько это возможно, нормальное течение жизни и определенные удобства цивилизации на оккупированных территориях, но при этом им должно быть позволено сохранять там собственное присутствие и безопасность до решения судьбы этих территорий в завершающем войну мирном договоре. Компромисс, которого необходимо достичь, – это также компромисс между двумя наборами прав: правами человека в том виде, как они были сформулированы в самом начале периода, охвачиваемого этой частью книги, и правами воюющей стороны, которые берут свое начало в незапамятные времена и которые не являются бесконечно эластичными. Оставаясь в рамках рационального мышления, невозможно ожидать от гражданского населения на оккупированных территориях, что оно будет проявлять по отношению к своим временным хозяевам ту же любовь, почтение и послушание, которых от них ожидают обычно по отношению к собственным национальным правителям. Оно вполне может пожелать оказать сопротивление или даже получить соответствующий приказ. Но международное право, учитывающее интересы каждой из сторон, должно предписать надлежащие нормы такого сопротивления, чтобы захватчик/оккупант относился к нему как к чему-то иному, нежели обычная преступность[157].

В 1949 г. те, кто считал себя бóльшими реалистами, были вынуждены напомнить об этой неизбежной необходимости сопоставления и компромисса тем, кто был заинтересован в гуманитарном аспекте. Их собственный опыт последнего времени облегчил им задачу. Теперь они были оккупантами (каковыми часто бывали в прошлом), и во время этих дискуссий их время от времени посещали неприятные мысли о том, что кое-что из того, на что жаловались по поводу немцев, проделывали они сами, когда выступали в роли оккупирующей стороны. Клаттенберг сетовал в 1947 г., что «французская делегация, в частности, судя по всему, понятия не имела о проблемах, стоящих перед их генералом Кенигом [командующим во французской зоне оккупации в Германии]. Любая попытка поднять эти вопросы наталкивалась на ответ: «Германия – это особый случай, его нельзя сравнивать ни с чем, там была чисто криминальная ситуация, а мы обсуждаем общий случай». И ни один из тех, кто участвовал в этой дискуссии, по-видимому, не способен был понять, что, признавая существование особого случая, они создают прецедент, который предоставит их будущему коварному врагу прекрасный повод сделать заключение о наличии «криминальной ситуации» в их собственных странах всякий раз, когда они снова окажутся под иностранным владычеством»[158].

Но если некоторые из членов французской делегации на этой конференции действительно принимали одностороннее видение вопроса, то не потому, что они не имели возможности получить представление об обеих сторонах дела, поскольку такая возможность была предоставлена на Межминистерском комитете, заседание которого состоялось несколькими месяцами раньше. Господин Дюамель (Duhamel) наверняка видел великолепный меморандум, составленный Национальной федерацией политзаключенных и интернированных участников Сопротивления (Fédération Nationale des Déportés et Internés de la Résistance), и, более того, имел возможность приехать на совещание, вооруженный знанием этого документа. В этом тексте содержалось следующее патетическое предупреждение:

«Речь идет о забвении, насколько это может быть необходимо, неравной жестокой борьбы против немцев, в которую мы все были вовлечены, и о том, чтобы не рассматривать проблему исходя из этой двойственной предпосылки, состоящей в том, чтобы видеть проблему отдельного “участника движения Сопротивления” как нечто совершенно иное, нежели проблема оккупированных стран в целом. Не следует забывать, что Франция сегодня сама является оккупирующей страной»[159].

В Швеции также понимали обе стороны вопроса. Швеция не была оккупирующей страной и вряд ли когда-либо могла оказаться таковой, но ее особый нейтральный статус позволял ей видеть обе стороны вопроса с ясностью, которой были лишены ее недавно завоеванные скандинавские соседи. Одной из тем, обсуждавшихся в Министерстве иностранных дел Швеции в первые месяцы 1949 г., была следующая альтернатива: следует ли поддержать предложение главы датской делегации д-ра Георга Кона, в максимальной степени направленное против интересов оккупирующей стороны, или же «согласиться с крупными военными державами, такими как США, которые, вероятно, выступят в пользу многочисленных ограничений прав, предоставляемых гражданским лицам в оккупированных странах»[160].

Наше рассмотрение отношений воюющего государства с гражданскими лицами – подданными страны противника, которые могут оказаться под его властью, может теперь быть продолжено путем рассмотрения прежде всего его обязанностей по отношению к ним, снова сосредоточиваясь на тех, которые предписывает ему взять на себя как военному оккупанту Конвенция о защите гражданского населения. Вспомним, что Гаагские конвенции устанавливали очень мало правовых норм по этому вопросу, отчасти потому, что по тем «цивилизованным стандартам», которые считались общепринятыми в то время, предполагалось, что этого будет достаточно. Это малое число норм теперь дополнялось в конкретных аспектах, суть которых можно конспективно изложить следующим образом:

Статья 49. Оккупант не может насильно перемещать или депортировать гражданских лиц, по отдельности или en masse[161], с оккупированной территории на его собственную или любую другую территорию, за исключением случаев, когда этого требует «безопасность населения или особо веские соображения военного характера», причем только на время и при нормальных условиях только в пределах их собственной территории; в этих случаях гражданское население должно быть «возвращено обратно в свои дома немедленно после того, как боевые операции в этом районе будут закончены». Какое-либо перемещение населения не может осуществляться в другом направлении, т. е. с собственной территории оккупанта на территорию, которую он оккупирует.

Статья 50. Должны соблюдаться интересы детей, особенно «детей-сирот или детей, разлученных вследствие войны со своими родителями».

Статья 51. Нельзя принуждать гражданских лиц к работе – в частности ни к какой работе, которая вовлекает их в военные действия, – за исключением той, которая «необходима либо для нужд оккупационной армии», либо для блага самого населения; оккупант не может (ст. 52) принуждать население к работе, искусственно создавая безработицу.

Статья 53. Недопустимо уничтожение имущества, общественного или частного, «за исключением тех случаев, когда это «является абсолютно необходимым для военных операций»[162].

Статья 55. Гражданское население должно получать в достаточном количестве продовольствие и санитарные материалы. Если местные ресурсы оказываются недостаточными, оккупант должен «ввозить» все, что необходимо, а если он не может сделать это исходя из ресурсов, находящихся в его распоряжении, он должен (ст. 59–63) «согласиться на мероприятия по оказанию помощи данному населению» и облегчить их выполнение такими нейтральными государствами или «беспристрастными гуманитарными организациями» (МККК, национальными обществами Красного Креста и т. д.)», которые могут добровольно взяться за то, чтобы выработать и осуществить такие мероприятия. Необходимо добавить, что обязанность облегчить реализацию