Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

вызывали споры, равно как и безразличие стороны, ведущей огонь, к тому, попадают ли под него некомбатанты или нет. Но, если огонь велся по военным целям, но случилось так, что поблизости живут некомбатанты, сторона, ведущая обстрел, не должна была чувствовать себя виноватой; преднамеренное размещение некомбатантов (или пленных) около или внутри военных объектов было одним из тех поступков, которые вызывали в XVIII–XIX вв. такое же негодование, как военные преступления – в веке XX.

Этот тенистый уголок права оставался неоформленным до тех пор, пока обнажение сути природы войны в том виде, как она сегодня ведется индустриально развитыми и урбанизированными сообществами, не залило его ярким светом. Выражение 1930-х годов о том, что «бомбардировщик всегда прорвется», стало очень популярным после того, как опыт показал, что некоторое их количество действительно всегда прорывалось к цели. Даже когда гражданские лица не подвергались преднамеренному удару, обстрелы и бомбардировки стали теперь гораздо более губительными по отношению к ним. Наряду с доводом, что необходимо проявлять больше усилий, чтобы избежать причинения урона гражданскому населению, выдвигается контраргумент, что государства сами должны проявлять больше усилий по удалению гражданских лиц из мест, по которым могут быть нанесены удары. Но в государствах с густонаселенными промышленными районами это легче сказать, чем сделать. Как десять лет назад сформулировал эту мысль Хейс Паркс: «Война в воздухе – это не игра джентльменов в „подковки“, в которой каждая сторона заранее обязана определить военные цели и отделить их от гражданского населения»[471]. Степень, в которой можно было бы обоснованно ожидать от государств того, что они физически разнесут военные цели (даже если предположить наличие согласия по поводу того, что ими является) от гражданского населения, неясна. Однако невозможно возражать против стремления эту степень по возможности не уменьшать. «Проект правил», разработанный МККК, признавал это и на самом деле уделил этому больше места и одновременно придавал большее значение, чем ДПI. Ст. 58, которую мы обсуждаем, предписывает воюющим сторонам «в максимальной практически возможной степени» (в Проекте МККК просто говорилось «по мере возможности») «удалить гражданское население [и т. д.], находящееся под их контролем, из районов, расположенных вблизи от военных объектов», «избегать размещения военных объектов в густонаселенных районах или вблизи от них» и «принимать другие необходимые меры предосторожности для защиты [гражданского населения и т. д.] от опасностей, возникающих в результате военных операций», а это в той мере, в которой речь идет о каких-либо конкретных указаниях, означает поощрение гражданской обороны. Ст. 51 (7), суть которой вполне могла быть изложена и в ст. 58, завершает картину. Развивая давнюю тему недопустимости использования некомбатантов в качестве живого щита, эта статья недвусмысленно запрещает подобным образом «пытаться защитить военные объекты от нападения или прикрыть военные действия, содействовать или препятствовать им»[472].

Недавние события демонстрируют мудрость этих правил. Примеры пренебрежения ими можно найти в некоторых самых хорошо изученных военных конфликтах нашего времени.

1) Больница Бах Маи была крупным медицинским стационаром, расположенным приблизительно в двух милях от центра Ханоя, но в полумиле от аэродрома, носившего то же самое название и служившего местом базирования северо-вьетнамского центра командования и управления, и «на его территории часто размещались позиции сил противовоздушной обороны»[473].

2) Лондонская Sunday Times 8 августа 1982 г. сообщала: «Израильтяне объясняли бомбардировки [Бейрута] тем, что их единственной целью было изгнание ООП, которая преднамеренно использовала гражданские здания для защиты своих огневых точек и складирования боеприпасов. Но этим оправданиям все труднее найти подтверждение». Из этого сообщения и многих других, которые приводятся в докладе Мак-Брайда Israel in Lebanon (London, 1983), не говоря уже о других докладах, посвященных этой запутанной истории, становится ясно, что ООП действительно использовала гражданские объекты в военных целях. Следовательно, один из вопросов, который следовало задать, состоит в том, в какой степени это было преднамеренным выбором, а в какой было сделано под давлением обстоятельств. Ответ на него сильно зависел от политических предпочтений отвечающего. Другой вопрос заключался в том, можно ли оправдать израильские вооруженные силы, которые убили и нанесли увечья многочисленным (нейтральным) гражданским лицам в попытках уничтожить или причинить вред своим врагам, – вопрос, на который большинство (нейтральных) наблюдателей ответили однозначно негативно. 3) В начале 1991 г. «иракские военные вертолеты были рассредоточены в населенных кварталах; военные запасы хранились в мечетях, школах и больницах Ирака и Кувейта… Правительство Ирака решило не предпринимать обычных мер предосторожности для защиты своего гражданского населения от воздушных нападений. Не проводилось никакой сколько-нибудь значимой по количеству охваченных гражданских лиц эвакуации из Багдада, как не производился и вывод их из мест, расположенных в непосредственной близости к законным военным целям. В имевшихся в Багдаде бомбоубежищах могло разместиться менее 1 % его гражданского населения. Вместо этого правительство Ирака предпочло использовать гражданское население для прикрытия законных военных целей от нападения, эксплуатируя тему потерь среди гражданского населения и ущерба, нанесенного гражданским объектам, в своей кампании по дезинформации с целью ослабить как международную, так и имеющую место в США поддержку усилий Коалиции, направленных на освобождение Кувейта»[474].

Последний случай заслуживает особого внимания как пример, иллюстрирующий современный феномен, который мы уже неоднократно отмечали ранее: использование кажущихся бесспорными эксцессов и противоправных действий и даже их преднамеренная фабрикация в рамках пропаганды и PR-войны, которые в современных условиях всегда сопровождают войну, идущую на поле боя, и которые могут оказать сильное влияние на ее ход и результаты.

4) Во время другого вооруженного конфликта, еще более запутанного и жестокого, чем военные действия Израиля в Ливане, корреспондент лондонской газеты Independent Марк Чемпион [Marc Champion] сообщал 1 августа 1992 г. из югославского города Костайница: «Г-н Муйочевич и многочисленные свидетели рассказали, как сербские ополченцы прибыли в город на двух грузовиках, прикрываясь 40 хорватами как живым щитом». То, что произошло позже, было не менее ужасно, чем использование невооруженных «врагов» в качестве щита (что вряд ли может случиться в современных войнах между профессионалами, использующими современные высокие технологии). «Когда трое хорватских полицейских предпочли сдаться, а не открывать огонь, их раздели и расстреляли».

Комбатанты и военнопленные

Есть две важные категории лиц, которые в истории и практике МГП неотделимы одна от другой: комбатанты и военнопленные. Их невозможно разделить потому, что правовые нормы, относящиеся к военнопленным, – которые для многих лиц, вовлеченных в военные действия, были и остаются той частью МГП, которая затрагивает их больше всего, – могут разрабатываться и закрепляться только на основе четкого понимания того, какие лица вправе рассчитывать на привилегии и покровительство, а какие – нет. Эта проблема в ее современном виде впервые