Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

Пропорциональность как таковая не упоминается вообще, но именно об этом должен задуматься военачальник, когда он со своими советниками (в число которых в особо уважающих право вооруженных силах входят также и юристы) взвешивает и сравнивает друг с другом 1) «конкретные и прямые» военные преимущества, которые предполагается получить в результате возможных действий, 2) «случайные потери жизни среди гражданского населения, ранения гражданских лиц и случайный ущерб гражданским объектам или то и другое вместе», что может сопутствовать этим действиям, и 3) то, какие меры предосторожности «практически возможны». Рассмотрим вкратце каждый из этих пунктов.

1) Этот пункт заставляет вспомнить об акцентах, поставленных в определении, которое ст. 52 (2) дает военным объектам. Оно имело своей целью добавить к понятию очевидного военного объекта элемент наглядности и непосредственности; объект, который может быть подвергнут правомерному нападению, не есть нечто такое, что может когда-то в будущем принести военные преимущества противнику, а то, что вносит эффективный и определенный вклад в его военный потенциал в данный момент[458]. К характеристикам «эффективный» и «определенный» были добавлены «конкретный и прямой».

2) Это – «активная зона морального реактора». То, что случайные потери среди гражданского населения почти неизбежны, должно восприниматься как нечто само собой разумеющееся. Но важно задаться вопросом: насколько велик тот риск, который можно допустить? Какой уровень риска следует считать «чрезмерным»? Ключевое слово здесь – «чрезмерное». Согласно п. 2(а) (iii) и п. 2 (b), военный начальник перед принятием решения должен оценить вероятность того, что нападение повлечет «случайные потери» и т. д., в соответствии с приведенной выше цитатой, «которые были бы чрезмерными по отношению к конкретному и прямому военному преимуществу, которое предполагается получить». Некоторые наиболее интересные аспекты расчета этого соотношения будут рассмотрены ниже.

3) Основное предназначение термина «практически возможный» в данном контексте заключается в том, чтобы заверить военных, что от них не требуется сделать нечто объективно невозможное или нечто такое, что возможно лишь при условии отказа от военных преимуществ. Поэтому те, кто планирует нападение или принимает решение о его осуществлении, должны «сделать все практически возможное, чтобы удостовериться в том, что объекты нападения не являются ни гражданскими лицами, ни гражданскими объектами» и т. п., а также выбирать «средства и методы нападения с тем, чтобы избежать случайных потерь жизни среди гражданского населения [и т. д.] и, во всяком случае, свести их к минимуму». На CDDH было много споров вокруг того, какое слово следует использовать, а уже после того, как остановились на «практически возможном», – о том, как в точности следует понимать его смысл. Толкование, за которое выступала Великобритания и которое, вероятно, поддерживало намного больше участников, чем открыто высказалось в его поддержку, по видимости, было весьма либеральным и сводилось к следующему: «практически возможное» означает «то, что осуществимо или реализуемо на практике, принимая во внимание все обстоятельства момента, включая те, которые существенны для успеха военной операции». «Заявление о толковании», сделанное Италией, было аналогичным, но еще более расплывчатым, поскольку в число обстоятельств, подлежащих учету, включались, помимо военных, еще и «гуманитарные» соображения[459]. Достигают ли подобные упражнения в словесности каких-то значимых результатов – судить читателю.

Вряд ли военные начальники, принимающие решения, потеряют сон, размышляя о значении термина «практически возможный», но им следует серьезно призадуматься о смысле определений «конкретные» и «прямые», а также «чрезмерные». Позволяет ли то положение, которое занимает командир, вырабатывать суждения на основе этих критериев? Чем ниже его уровень в системе оперативного управления, тем ему труднее делать такие оценки. Младшие лейтенанты и сержанты обычно не в курсе тех грандиозных планов, которые вынашивают штабные офицеры и генералы. Случайные потери, понесенные жителями деревни, могут показаться чрезмерными командиру взвода, получившему приказ с боем занять ее, но будут выглядеть совсем минимальными с более широкой точки зрения офицеров оперативного отдела штаба дивизии командиров. Отсюда возникла оговорка, предложенная Швейцарией (при поддержке многих других стран) и гласящая, что эти нормы «не создают дополнительных обязательств у личного состава, кроме командного состава на уровне батальона, а также высшего командования»[460]. Командир более низкого уровня постоянно в изменяющейся обстановке боя может неоднократно иметь возможность принимать независимые моральные решения, но совершенно понятно, что сам он, так же как и солдаты, находящиеся под его командованием, в контексте более масштабных операций должны полагаться на суждения вышестоящих командиров. Тем не менее вопрос, поставленный в начале данного абзаца, встает перед последними и в иной форме. Они могут занимать достаточно высокое положение в командной иерархии, но качество их решений определяется имеющейся у них информации. Снова и снова ст. 57 вынуждена исходить из адекватности и точности информации, на основе которой делаются расчеты и принимаются решения о том, какой ущерб может быть «чрезмерным», но в спешке и горячке сражения получить надежную информацию может оказаться так же сложно, как и произвести холодный расчет.

Даже в обстановке меньшей горячки и спешки источники информации могут подвести. Недавний нашумевший случай использования ошибочной информации, повлекший за собой, по-видимому, «чрезмерные» потери среди гражданского населения, – бомбардировка 13 февраля 1991 г. бункера в Багдаде, построенного во время войны между Ираком и Ираном как бомбоубежище, а впоследствии служившего одновременно чем-то вроде центра командования и управления, о чем знали разработчики операции, и ночным бомбоубежищем, о чем они не знали. Невзирая на то что бункер был расположен в центре населенного района, сама бомбардировка отвечала строжайшим правовым требованиям и не предполагала никакого сопутствующего/случайного ущерба. Тем не менее значительное число гражданских лиц, находившихся в убежище, погибло. Этот инцидент сразу же стал cause célèbre[461]. В то время как неполнота информации о действительном положении дел не позволяла американским офицерам, осуществлявшим целеуказание, с уверенность дать убедительное объяснение, отрицание Ираком того, что бункер использовался не только в качестве бомбоубежища, и преподнесение им инцидента в качестве примера беззаконного убийства мирных граждан были с легкостью приняты на веру репортерами и комментаторами СМИ, которые ничего не знали об иракской практике объединять гражданские объекты с военными, не сделали никаких выводов из того факта, что бункер был снаружи замаскирован и огорожен колючей проволокой, и совершенно не понимали, как все это соотносится с правом, Только когда военные действия были закончены, появилась возможность полностью восстановить ход событий[462]. Вопрос о том, что сделали бы или что должны были бы сделать американские офицеры, осуществлявшие целеуказание, знай они еще до того, как был отдан приказ о нанесении удара, о втором назначении бункера в качестве бомбоубежища, породившем путаницу, – это как раз один из тех вопросов, которые так любят обсуждать на