Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

входят в число естественных нравственных предпочтений, но являются приобретенными. Там, где не проводится четкого разграничения между гражданскими лицами и комбатантами и где раненых со стороны противника обычно уничтожают, а не выхаживают, гуманитарное покровительство даже в течение очень ограниченного периода времени может цениться на вес золота.

Конечно, уникальная способность МККК раскрывать зонтики нейтральности означает, что он, несомненно, является активным действующим лицом в создании зон безопасности, но не единственным. Женевские конвенции предусмотрели несколько возможностей для деятельности «других гуманитарных организаций». В большинстве случаев для деятельности такого рода едва ли требуется официальная правовая санкция, или же она уже предоставлена тем или иным способом – например, правом в сфере защиты прав человека или в рамках многочисленных направлений деятельности ООН, связанных с проблемами беженцев. Святой Престол сыграл решающую роль в учреждении «места священного убежища» в Доминиканской Республике в 1965 г., а ЮНИСЕФ (Детский фонд ООН) несколько раз добивался успеха в похожей миссии по убеждению воюющих сторон в установлении режима прекращения огня на период выполнения программ вакцинации местного населения[448]. И сама ООН начала половинчатое и сбивчивое движение к участию в подобной деятельности, когда в апреле 1991 г. попыталась смягчить последствия действий иракских властей против курдского населения своей страны после войны с Кувейтом путем создания особых зон, которые Генеральный секретарь ООН назвал «центрами приема беженцев» (термин, прямо заимствованный из сферы помощи беженцам), а британский премьер-министр, который, по-видимому, выступил и «перводвигателем» принятия этой идеи Европейским сообществом, называл их «надежными убежищами» [safe heavens] (термин, который также может быть переведен как «зоны безопасности», что близко к принятому в МГП понятию местностей, находящихся под особой защитой [protected areas]).

«Операция «Убежище» [Operation Haven] на границе Ирака с Турцией продолжалась с середины апреля до середины июля 1991 г., но до сих пор невозможно определить, помогла ли она в конечном итоге или помешала делу гуманитарного нейтралитета. То, что ООН может убедительно выступать в роли нейтральной или беспристрастной стороны по отношению к любому вооруженному конфликту, невозможно отрицать, а то покровительство, которое она может предоставить жертвам и потерпевшим, возможно, не ограничено. Но надо вооружиться парой розовых очков, чтобы в ситуации 1991 г. увидеть отношения ООН vis-à-vis Ирак именно в таком свете, и при этом придется дать желательную интерпретацию слишком многим двусмысленностям. Военные действия с целью изгнать Ирак из Кувейта и наказать за все совершенные им неправомерные акции, возможно, и не были «войной ООН», на чем упорно настаивал Генеральный секретарь, но в определенном смысле это, несомненно, была война, санкционированная ООН[449].

В «Операции «Убежище» были задействованы войска «многосторонней коалиции» численностью более 20 000 человек, представлявшие тринадцать государств. Некоторые из них не принимали участия в недавних сражениях, но участие американских, британских и французских войск было доминирующим, а «общая координация» осуществлялась американцами[450]. Резолюция Совета Безопасности ООН № 688 от 5 апреля 1991 г., осудившая репрессии иракских властей против собственного гражданского населения (особенно курдского), как представляющие угрозу международному миру и безопасности, может оказаться вехой в развитии международного права – и именно в таком качестве ее приветствовало движение за права человека. Тем не менее должно пройти немало лет, прежде чем она перестанет выглядеть как всего лишь одна из длинной серии резолюций, призванных добиться применения правовых норм, зафиксированных в Уставе ООН, к одному беспрецедентно нарушающему закон члену международного сообщества, порожденная замешательством в рядах коалиции, исполняющей решение ООН, перед лицом тревожного поворота, который неожиданно принял курдский вопрос[451].

(Обстоятельства заставляют меня не останавливаться на последующих инициативах ООН в этой сфере гуманитарной защиты, предпринятых в бывшей Югославии. Они были выдвинуты уже после того, как я написал в черновом варианте этот раздел, и эта деятельность продолжается сейчас, пока я пишу его окончательный вариант для печати. К тому времени, когда выйдет эта книга, мы узнаем очень многое о сильных и слабых сторонах, потенциальных возможностях успеха и неудачи зон безопасности и местностей, находящихся под особой защитой, создаваемых под эгидой ООН.) Что касается связанного с этим вопроса о гражданской обороне, то можно сказать, что он служит напоминанием каждому изучающему современное МГП о том, что не существует обязательной взаимозависимости между непреходящей значимостью вещей и тем местом, которое отводится им в его правовых механизмах. Примером тому служат семь статей – целая глава – ДПI, посвященных гражданской обороне. Этот предмет заинтересовал относительно небольшое число стран, среди которых можно особо отметить Швецию, Западную Германию, а также государства советского блока. Эти страны в то время были обеспокоены возможностью бомбардировок, нападения и/или оккупации, и они располагали достаточными материальными средствами и административными способностями, чтобы предпринять соответствующие меры предосторожности. Для таких стран эта глава представляла собой идеальную модель того, что они могли ожидать в лучшем случае при самых плохих обстоятельствах.

С их точки зрения, гражданская оборона вполне заслуживает самого серьезного отношения. Из-за того масштаба противоречий и рискованных авантюр, в которые ядерное оружие может вовлечь обладающие им государства, Великобритания, где перспективы гражданского населения выжить в ядерной войне были особенно плачевны, никогда со времени Второй мировой войны не воспринимала гражданскую оборону с такой серьезностью, и поэтому ее вклад в разработку этих статей был невелик[452].

Определяющая посылка главы ДПI, посвященной гражданской обороне, состоит в том, что хорошо организованное и законопослушное государство располагает, или, по крайней мере, должно располагать, организацией гражданской обороны, «чтобы защитить гражданское население от опасностей и помочь ему устранить непосредственные последствия военных действий или бедствий, а также создать условия, необходимые для его выживания». Руководящий принцип, по мнению специалистов, комментирующих эту главу, состоит в том, что «гражданская оборона является одним из аспектов жизни гражданских лиц»[453]. Основная цель данного правового текста – гарантировать, что при вторжении или оккупации организации гражданской обороны, имеющие очень заметный отличительный знак в виде «равностороннего голубого треугольника на оранжевом фоне», не будут приняты за часть вооруженных сил обороняющейся стороны или организации, принимающей участие в ее военных усилиях. Насколько подобная задача может быть тонкой и сколько самообладания может потребоваться для ее исполнения, демонстрирует длинная ст. 65 «Прекращение предоставления защиты». Силы вторжения (оккупационные силы) могут вмешаться в деятельность членов организаций гражданской обороны по сохранению ткани гражданского общества своей страны только в том случае, если те, «помимо своих собственных задач, совершают действия, наносящие ущерб противнику», но «только после того, как было сделано предупреждение, устанавливающее каждый раз, когда это необходимо, разумный срок, и после того, как такое предупреждение не принимается во внимание». Далее в статье перечисляются действия,