Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

раздражение или беспокойство вещества, часто распыляемые в виде дымов», «вещества, выводящие из строя», «вещества удушающего и кожно-нарывного действия», «газы общеядовитого действия», «нервно-паралитические газы», а также «токсины», попадающие также в категорию биологического оружия. Мало кто из тех, кто слышал об экспериментах с «биологическим оружием» и о его предполагаемом применении в небольшом числе случаев на протяжении последних пятидесяти лет, отдает себе отчет, что на самом деле речь должна идти о примерно двухстах различных «патогенных микроорганизмах», которые можно разделить на четыре категории: вирусы, риккетсии[402], бактерии и грибки[403].

Не менее озадачивающим и при этом совершенно не техническим является вопрос о том, как понимать знаменитое выражение «излишние повреждения и излишние страдания»[404].

Ни один человек, разделяющий идеи МГП, не может стремиться причинить чрезмерный вред или излишние страдания. Можно сказать, что сторонники МГП безоговорочно поддерживают стремление воздерживаться от изобретения, не говоря уж о применении, нового оружия, способного нанести такой чрезмерный вред. Однако все не так просто. Нельзя вести войну, не применяя оружия, и ни один воин не сможет, да и не будет отказываться от самого эффективного оружия, которое он может получить в свои руки, кроме как в чрезвычайно необычных обстоятельствах – например, если военное превосходство его армии так велико, что можно позволить себе проявить немного снисходительности и согласиться не применять все возможные средства. Поскольку во всех других обстоятельствах противник всегда старается заполучить в свое распоряжение самые эффективные средства обороны, способные противостоять применяемому против него оружию (и к тому же он постоянно держит свое собственное наготове, чтобы дать отпор), стороны таким образом оказываются вовлеченными в «соревнование снаряда и брони», которое идет с незапамятных времен, а в наше время лучше всего известно в форме «гонки вооружений». Критерий, которым в первую очередь руководствуются при выборе оружия те, кто собирается его применять, состоит не в том, не причинит ли оно больший ущерб, чем необходимо, а в том, нанесет ли оно достаточно большой ущерб, чтобы добиться того, ради чего оно будет применено.

Не лишено достоинств скромное определение, предложенное в руководстве по МГП, которое должно было стать обязательным для всего состава вооруженных сил Германии с конца 1992 г.: «„Излишний ущерб“ и „излишние страдания“ причиняются в результате применения средств и методов ведения военных действий, предполагаемый ущерб от применения которых будет определенно чрезмерным по отношению к законному военному преимуществу, которое планируется получить»[405]. То, что причиняет вред меньше необходимого, не считается хорошим. И невозможно полностью исключить риск причинения большего вреда, чем необходимо. Нанесение более серьезных увечий, чем минимально необходимо для превращения подвергшихся удару людей в hors de combat[406] (как требует абстрактный идеал философии МГП), всегда случалось на войне, и это приходится относить к числу ее неизбежных уродливых проявлений. Страдания, причиняемые применением «обычных», традиционных видов оружия, которые никто и не думает запрещать, могут быть такими же ужасными, как и страдания, которые, как ожидается, могут причинять новые, еще не применявшиеся, «необычные» виды оружия, не говоря уже о страданиях, причиняемых «необычным» оружием, уже применяемым на практике. Однако в дискуссиях по этому вопросу разум и логика должны считаться с традициями, обычаями, мифами, страстями и предрассудками. Те аргументы, которые выдвигались в период между двумя мировыми войнами в защиту химического оружия, включали и в принципе достаточно убедительные доказательства того, что химическое оружие выводит из строя и уничтожает комбатантов в целом менее варварским образом, чем те виды оружия, как новые, так и старые, применение которых не вызывает таких сильных протестов. Но эти аргументы не были услышаны. Движение за запрет применения боевых отравляющих веществ, начавшееся в сфере права с подписания Гаагской декларации 1899 г. «О неупотреблении снарядов, имеющих единственное назначение распространять удушающие или вредоносные газы», после Первой мировой войны начало быстро набирать силу, сопротивляться которой стало невозможно, и привело к заключению в 1925 г. Женевского протокола о запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств. Этот протокол был далеко не первым документом, налагавшим многосторонний запрет на новые, основанные на научных разработках виды оружия, но стал самым авторитетным из них и, насколько можно судить, остается таковым до сих пор, пока Конвенция о химическом оружии 1993 г. не продемонстрирует, что обладает большей значимостью.

К вышеупомянутым проблемам дефиниции и интерпретации в области запрещения определенных видов оружия следует добавить еще одну, а именно путаницу, имеющую место в общественной дискуссии, между природой оружия как такового и способами его применения. То, как применяется то или иное оружие и как выбираются цели, по которым наносятся удары с его помощью, связано с вопросом о том, должно ли оно вообще использоваться, в большей степени, чем это готовы признать те, кто, увидев ужасные последствия его воздействия, приписывают их непосредственно оружию как таковому.

Самым показательным примером в этом отношении является напалм, самое знаменитое из послевоенного арсенала зажигательного оружия. Напалм, чаще характеризуемый как оружие «площадного», а не «прицельного» действия, обладает следующими свойствами: доставка всего одного авиационного боеприпаса позволяет мгновенно вызвать интенсивное возгорание на значительной площади, причем огонь, которым оказываются охвачены объекты и люди, очень трудно как потушить (напалм изготовлен на основе нефтепродуктов), так и сбить или избавиться от него (напалм приклеивается к любой поверхности). Первое применение этого вида оружия в последние месяцы Второй мировой войны, хотя и могло вызвать тревогу у тех, кто знал о нем, привлекло незначительное внимание по сравнению с другими, еще более ужасающими событиями того периода. И только после достаточно масштабного применения напалма американскими военно-воздушными силами в Корее, а также французами в Индокитае и Алжире, а португальцами – в Анголе и Мозамбике о нем заговорили. В первом случае это явилось одним из многих практикуемых американцами методов ведения военных действий, заставивших союзников США в рамках так называемого Командования вооруженных сил ООН задуматься о том, в надежных ли руках находится их общее дело. «Мне совсем не нравятся эти напалмовые бомбардировки, – заявил Черчилль министру обороны в августе 1952 г. – Никто [в момент изобретения этого оружия] и не думал когда-нибудь поливать им гражданское население»[407]. Правительство Великобритании, которое, кроме всего прочего, оказалось вынужденным, отвечая на запросы в парламенте, пользоваться лишь шаблонными аргументами американских военных, было настолько обеспокоено, что запросило соответствующую экспертизу у специалиста своих ВВС. Тот в своем докладе указал, что напалм страдает тем же недостатком, что и любое другое оружие, для доставки и применения которого используется авиация, а именно при его использовании «невозможно точное прицеливание, за