Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

Вероломство, нарушение требований личной чести разрушает последние остающиеся связи между людьми, когда почти все другие уже уничтожены из-за их неспособности жить в мире друг с другом. Это, если позволено позаимствовать важную идею христианства, аналог «греха против Святого Духа» в рамках МГП[399]. И это грех, который не перестает совершаться: нарушаются соглашения о прекращении огня, игнорируются или используются с целью обмана белые флаги и иные эмблемы, гарантирующие защиту, симулируется ложная капитуляция, или предложения о сдаче принимаются с целью обмана, гуманитарная помощь разворовывается или используется не по назначению и т. п. И в то же время здесь очень легко ошибиться. Вероломством могут быть поспешно объяснены действия противника, для которых скорее подойдут другие объяснения – неразбериха, плохая погода, плохая видимость, недостаток информации, неосторожность и просто обычные человеческие слабости. Два примера из недавних войн могут послужить иллюстрацией. Первый – это инцидент с белым флагом, т. е. относится к той же категории, что и многие другие случаи «вероломства». В ходе сражения при Гуз-Грин на Фолклендских (Мальвинских) островах 28 мая 1982 г. произошло следующее: «Создалось впечатление, что над зданием школы, где располагалось подразделение армии Аргентины, появился белый флаг. Командир взвода и два сержанта направились к зданию, чтобы принять капитуляцию, но обнаружили, что это совсем не входило в намерения обороняющейся стороны. Когда они возвращались в свое расположение, другое британское подразделение, занимавшее позицию в некотором отдалении, открыло пулеметный огонь по противнику. В ответ три британских парламентера подверглись обстрелу и были убиты. Тогда взвод бросился в атаку, захватил здание школы и уничтожил всех, кто там находился»[400].

Второй пример – из истории санкционированной ООН войны за освобождение Ирака. Согласно Заключительному докладу Пентагона, 29 января 1991 г. произошло следующее: «Иракские танки вошли в Рас-Аль-Хафджи с повернутыми назад орудийными башнями и разворачивали свои пушки вперед только в момент начала боевых действий… В то время, как в средствах массовой информации выдвигались предположения, что это было актом вероломства, на деле это было не так; повернутая назад башня как таковая не является общепризнанным сигналом о капитуляции. Могло иметь место некое тактическое недоразумение, поскольку наземные силы Коалиции действовали в то время в соответствии с оборонительной установкой и должны были вступать в боестолкновение с иракскими войсками только после враждебных действий или явного проявления враждебных намерений со стороны последних»[401].

Но вернемся собственно к понятию вероломства и вспомним метафору, которая уже использовалась: здесь мы пересекаем опасную линию разлома МГП. Именно на этой линии «проект» МГП становится наиболее рискованным. В конечном счете та идея человечества, на которой он базируется, является еще более смелой, чем идея прав человека, которая в этом отношении является ее идеей-близнецом. МГП и право в сфере прав человека, провозглашая одну и ту же истину, ведут одну мелодию, но используют разные партитуры. Более светлая партия прав человека провозглашает, что человечество, несмотря на все разнообразие составляющих его групп и уводящие по ложному следу построения культурного релятивизма, представляет собой единую моральную общность, а его отдельные члены, независимо от происхождения, могут действовать в соответствии с требованиями этой общности и, как правило, стремятся поступать именно так. Более печальная партия МГП, исходящая из понимания того, что отдельные группы, составляющие человеческое сообщество, по-прежнему вступают друг с другом в смертельные схватки, предусмотрительно рекомендует определенные правила ведения этих конфликтов и меры наказания за их нарушение. Этот видимый диссонанс между двумя партиями вовсе не удивляет экспертов в области международного права и мировой политики, привыкших проводить различие между более «позитивными» и более «нормативными» сферами и фазами развития права и питаться «жестким» и «мягким» правом из одной тарелки. Принимая во внимание, что одной из функций права, по общему мнению, является воспитательная, это соединение логических противоположностей представляется вполне разумным, но в практике МГП по большому счету малозначимым. Отход от установленных стандартов, часто случайный, а иногда и неизбежный, не вызывает большого удивления и не должен наносить непоправимого ущерба авторитету самого права. Но вероломство – совсем другое дело. Оно не является случайным, представляет собой, говоря спортивным языком, наихудший «дисквалифицирующий фол» из всех возможных и причиняет особенно серьезный ущерб позициям права, поскольку больше, чем любой другой незаконный и аморальный акт войны, наносит оскорбление самой глубинной и незыблемой основе права – идее всеобщего братства.

Запрещенные виды оружия

Запрет определенных видов оружия является древним и устоявшимся элементом права войны. Уже в самых ранних его зачатках и прототипах проявляется склонность его приверженцев к осуждению использования иных видов оружия (и тактики), кроме тех, к которым они привыкли. Если оставить в стороне все сложности этого предмета, исследование которых требует совместных усилий антропологов, социологов и историков, мотивы такого подхода к запретам могут быть в целом охарактеризованы как сочетание собственных интересов (в частности, групповых интересов некоторого высшего класса или высшей касты) и некоторых гуманитарных соображений избирательного характера. Эти испытанные временем установки, расширенные и универсализированные таким образом, чтобы войти в качестве одного из элементов современного МГП, ныне заняли почетное место среди других его основополагающих норм. Одна из них нашла свое отражение в ДПI. После подтверждения самого фундаментального из всех принципов («в случае любого вооруженного конфликта право сторон, находящихся в конфликте, выбор методов или средств ведения войны не является неограниченным») ст. 35 (2) провозглашает: «Запрещается применять оружие, снаряды, вещества и методы ведения военных действий, способные причинять излишние повреждения или излишние страдания». Еще одно правило, касающееся оружия, которое обычай с незапамятных времен наделил статусом фундаментального, сформулировано в ст. 23(а) Гаагских правил («Положения о законах и обычаях сухопутной войны» Гаагской конвенции 1907 г.): «Воспрещается употреблять яд или отравленное оружие».

Но между фундаментальными правилами и их конкретным применением могут располагаться целые лабиринты различных определений и толкований. Особо показательно в этом отношении химическое и бактериологическое оружие (ХБО). Понятие «яд» кажется достаточно простым, и, без сомнения, его значение было простым и ясным в большинстве ситуаций, относящихся ко времени до XX в. Однако современные наука и техника произвели такое огромное количество веществ и материалов, которые могут быть названы отравляющими, и разработали такие разнообразные методы их применения, что определение «отравленное оружие» и его отличие от других видов оружия (как запрещенных, так и не запрещенных) стали достаточно сложным делом. Например, оружие, обычно называемое отравляющим газом, появляется в книге Эдварда Спайерса «Химическая война» (Edward Spiers, Chemical Warfare, London, 1986) под следующими рубриками: «вызывающие