Ленинизм и теоретические проблемы языкознания - Федот Петрович Филин

Есть немало высказываний языковедов, где вопрос о синтаксической функции основ (либо слов, которые не противопоставимы основам) непосредственно связывается с вопросом о специфических особенностях проблемы частей речи в тех или иных конкретных языках, которые отличаются от индоевропейского типа, решающим образом определившего многие черты современных общелингвистических понятий и представлений.

Прямая связь этих вопросов с признаками, различающими функциональное слово и словосочетание, очевидна. Э. Сепир, опиравшийся на ряд предшественников, И.И. Мещанинов, П.Я. Скорик, Е.А. Крейнович, В.З. Панфилов и другие специалисты по языкам народов северо-восточной Азии и индейским языкам Америки неоднократно возвращались и возвращаются к явлению инкорпорации как средства выражения синтаксических отношений, то утверждая ее «синтаксикоподобный» характер (П.Я. Скорик), то объединяя инкорпорацию с синтаксическими конструкциями (В.З. Панфилов). Существенные ограничения, накладываемые объективными особенностями строя китайского языка на пригодность для его анализа и описания понятий «основа» и «слово» в их противопоставлении друг другу, убедительно отстаивает, полемизируя с В.М. Солнцевым, H.Н. Коротков[187]. Одной из характерных общих тенденций в строе алтайских языков Г.П. Мельников считает способность корня «выступать как самостоятельная лексическая единица»[188].

К этому далеко не полному перечню высказываний, в которых находит отражение функциональное противоречие форм элементарных лексических единиц и конструктивных форм их синтаксического сцепления и в свете которых немецкое словосложение выступает в своей связи с большой общелингвистической проблемой, как некоторый частный случай, недавно присоединилась постановка вопроса об «аналитических прилагательных» в русском языке. В одной из коллективных монографий, изданных Институтом русского языка АН СССР[189], несклоняемые присубстантивные определители различного происхождения объединяются в особую новую часть речи – «аналитические прилагательные». К ним относятся, в частности, такие лексико-грамматические образования, которые до сих пор рассматривались как атрибутивные компоненты («частично») сложно-сокращенных и просто сложных слов типа проф-, парт-, авиа-, лесо-, водо-, нефте- и т.п. Эти лексические образования признаются теперь, следовательно, самостоятельными словами, а профсобрание, водоприемник и т.п., соответственно, словосочетаниями.

Аргументируя это нововведение в список частей речи русского языка, авторы четвертой главы книги приводят ряд интересных и убедительных соображений и фактов, дающих основание для того, чтобы усматривать определенные сдвиги в функциональной направленности словосложения, наметившиеся, в основном, в последние десятилетия развития русского языка. Несмотря на это, с нашей точки зрения, преобразования атрибутивных компонентов сложных слов в самостоятельные слова, распада сложного слова как формально-грамматического образования не происходит. Изменяется до известной степени и на сравнительно ограниченных участках системы тот функциональный статус конструкции сложного существительного в русском языке, о котором мы говорили выше как о нормативном. Не исключено, что наметившиеся сдвиги можно уже сейчас расценивать как первый симптом коренной функциональной переориентации русского словосложения, но еще рано говорить о том, что такое преобразование совершилось. Ценность приводимых материалов и их анализа в указанной книге несомненна. Несомненна и решительность, с которой авторы отказываются и от традиционных схем классификации, и от нередко догматически трактуемой «цельнооформленности». Однако вместе с этим авторы продолжают традицию прямого совмещения формальной и функциональной сторон значимой языковой единицы, а их оценка функциональных изменений слишком преждевременна.

В самом деле, бурный количественный рост соединений типа проф-, водо- и т.п. сам по себе еще недостаточен для того, чтобы вывести конструкцию сложного слова по ее функциональной принадлежности за пределы словообразования и, тем более, обратить ее в конструкцию словесную, в словосочетание. Это два разных вопроса. Нарастание количества (элементарных) функциональных лексических единиц типа композитов с одинаковым первым компонентом и разными вторыми (или наоборот) свидетельствует о некоторой активизации (динамизации) статического синтаксического отношения, свойственного конструкции композита вообще. К этому же ведет и наводнение общего языка привычными терминами языковых коллективов, в основном, профессиональных: «полупонятное» сложное слово покомпонентно анализируется читателем или слушателем, его компоненты соотносятся друг с другом и «с собой» в привычных значениях как смысловые, а постольку и как грамматические «отдельности». И все же решающим с точки зрения выхода композита за пределы лексической сферы является преобразование нормы его употребления, новое качество нормы, «разрешенность» не только так или иначе обобществленных смысловых объединений в форме композита, но и сугубо индивидуальных, ситуативно-речевых. В монографии представлены факты индивидуально-речевого употребления конструкции сложного слова. Однако показательно, что почти все они именно ненормативны, слишком оригинальны, чтобы служить свидетельством качественного преобразования самой нормы. «Разрешены», конечно, в определенных, оправданных речевой ситуацией целях и радиомужья, радиоскука, радиохалтура и т.п., («эмоционально окрашенные соединения», как отмечают сами авторы[190]). Однако это совершенно иной тип «разрешенности»: просто так ни радиоскука, ни радиокресло (без оглядки на то, принято ли так говорить без каких-либо претензий на определенный стилистический эффект) не скажешь. В немецкой же речи Fernsehsessel ‘кресло перед телевизором’ (Э. Штритматтер) – образование вполне нормативное.

Нам нет необходимости здесь останавливаться подробно на второй стороне вопроса, а именно: означало бы качественное изменение нормы функционирования композита в русском языке его превращение в словосочетание или нет? С точки зрения потенциальной функциональной однопорядковости формально-грамматически разнотипных конструкций на этот вопрос можно дать только отрицательный ответ: композиту незачем превращаться в словосочетание, чтобы наряду со словообразовательной функцией приобрести и синтаксическую[191]. Показательно, что основные признаки, на которых базируется утверждение, что проф- и т.п. суть «слова»[192], несомненно входят в число признаков элементарной лексической функции (= функции синтаксической «свободы») языковых образований, хотя и не во всех случаях достаточны для ее полного обоснования. Но эти основные признаки как раз не затрагивают формально-грамматической стороны конструкций. Дополнительные же морфологические, синтаксические и фонетические признаки частично весьма спорны, частично почерпнуты вновь из области ненормативного и подкреплены только примерами из устной речи[193].

Несмотря на определенные недостатки концепции авторов «аналитического прилагательного» в русском языке, эта концепция свидетельствует о том, что и в русском языке назрело обострение противоречия формы и функции на том участке языкового строя, который был предметом рассмотрения в данной статье.

Ю.С. Степанов.

ПРИНЦИП ДЕТЕРМИНИЗМА В СОВРЕМЕННОМ ЯЗЫКОЗНАНИИ

Детерминизм понимается материалистами как необходимые (в отличие от случайных), в частности причинно-следственные, связи, свойственные материальной действительности (а не только мышлению и познанию) и являющиеся одной из форм всеобщих связей вещей.

Такое определение принято в философских энциклопедиях, словарях и других справочных пособиях[194]. Правильное по существу, оно, однако, недостаточно, потому что представляет детерминизм как одно из первичных, не определяемых, а лишь разъясняемых философских понятий. Следуя требованию определения теоретических понятий, мы должны представить детерминизм как производное от более основных и первичных научных понятий в ряду понятий о связях, об онтологии (бытии) и гносеологии (познании).

1

Изучение связей, в настоящее время значительно