Личность в истории и художественной литературе - Коллектив авторов

на практике он как раз придерживался теории итальянского мыслителя. Об этом свидетельствуют мазаринады и сочинения других мемуаристов, например госпожи де Мотвиль [14, p. 626]. Мемуары самого Реца также показывают, что он разделял отдельные положения трактата «Государь». Наглядным примером его политической изворотливости могут служить размышления в период парламентской Фронды:

…мне вдруг пришло в голову, что тайком я всеми силами должен содействовать миру для спасения государства, которое казалось мне на краю гибели, а по наружности миру противодействовать, дабы не потерять доверия народа и остаться по-прежнему во главе партии… [3, с. 197].

Свой план Рец реализовывал согласно этим намерениям, словно следуя советам Макиавелли, который обосновал право носителя власти «не стараться сдержать данное слово», уметь «обвести вокруг пальца», прикрыть «лисью натуру», одним словом, «быть изрядным обманщиком и лицемером» [4, с. 55].

На протяжении всего повествования автор показывает, как ловко французские придворные, включая его самого, вели «двойную игру», стремясь добиться собственных целей. Блестящее умение маневрировать и притворяться отражают слова и словосочетания со значением обмана, характеризующие действия протагониста: сделал вид, виду не подал, прикинулся, изображал, играл / разыгрывал роль и т. д. Мемуарист прямо говорит о том, что в некоторых случаях вся тонкость игры «в том и состояла, чтоб ее (правду. – С. П.) скрыть» [3, с. 200]. Рец, как и его великие современники-моралисты, вскрывает лицемерие придворных нравов. При этом он не только «разоблачает человека вообще» в духе Ларошфуко, но и «саморазоблачается, без стеснения выставляя напоказ подлинные мотивы своих поступков»[23] [13, р. 140].

Сложность повествовательной стратегии Реца отражают как действия протагониста, так и принципы построения автобиографического образа. Мемуарист детально анализирует свою поведенческую тактику, не раз прямо сообщая о промахах либо просчетах [3, с. 95, 206, 416, 604]. Такая откровенность, казалось бы, подтверждает эксплицированную в тексте нацеленность на чистосердечный рассказ [3, с. 7], но в действительности имеет более сложные связи с представлением Реца о моделируемом образе. Его повествовательная стратегия, на наш взгляд, определяется следующей максимой: «…тот, кто умеет признаться в своей ошибке, обнаруживает величие духа более, нежели тот, кто умеет ее избежать» [3, с. 180]. Формулировка показывает, что признания в ошибках, главным образом, должны показать величие Реца через саму эту способность. Не менее значимо, что эти откровения оказываются избирательными. О наиболее компрометирующих моментах, способных разрушить образ великого человека, мемуарист умалчивает, на что неоднократно указывали исследователи [16, p. 41; 9, p. 100, 196, 319–321; 2, с. 671–672]. Так, Рец ничего не пишет о поражении своего полка или о предложении использовать церковную утварь для финансирования военных действий в период Фронды. Использование приема умолчаний и недоговоренностей для корректировки автобиографического образа ярко демонстрирует история с получением кардинальской шапки.

Свои претензии на высокий церковный сан Рец впервые обнаруживает в рассказе о событиях октября 1650 года. В качестве причины такого решения он называет очередную волну незаслуженной хулы со стороны двора и опасность объединения его противников – кардинала Мазарини и принца де Конде. Излагая в форме косвенной речи доводы своих друзей на этот счет, мемуарист с ними солидаризируется:

…лишь одна кардинальская шапка властна сделать то, что недоступно митре архиепископа Парижского со всеми ее бриллиантами, то есть уравнять меня с ними (Мазарини и Конде. – С. П.) в звании, а это необходимо, чтобы выстоять, особливо в мирные времена, против тех, кого высокое положение почти всегда одаривает не только почестями и блеском, но в той же мере влиянием и силой [3, с. 290].

В этих словах проявляются властные амбиции Реца и сквозит жажда величия. Он заранее предуведомляет о возможности провала, чтобы сгладить последующую констатацию постигшей его неудачи. Однако мемуарист умалчивает о том, что эта попытка стать кардиналом была не первой. На самом деле еще десятью месяцами ранее, в январе 1650 года, в ходе тайных переговоров с королевой и Мазарини по поводу ареста принцев крови Рец пообещал им свою лояльность в обмен на получение шапки. Этот факт мог бы представить автобиографического героя в гораздо менее выгодном свете – как человека, во-первых, не достигшего поставленной цели с первой попытки, а во-вторых, готового на сговор с двором ради личной выгоды.

Рассматриваемый эпизод выявляет и другие грани автобиографического образа, идущие вразрез с моделью grand homme. Ради вожделенного сана, все-таки полученного в феврале 1652 года, но окончательно рассорившего Реца с двором, он потратил около 300 тысяч ливров на подношения в Ватикане и подарки посредникам (о чем в мемуарах не упоминается), искал покровителей, пытался ухаживать за королевой, удалился в монастырь с тем, чтобы дать почувствовать другим участникам политического противостояния силу своего авторитета. В этой борьбе Рец попеременно отстаивал интересы трех враждующих партий (Мазарини, принца де Конде, герцога Орлеанского), манипулировал людьми и даже подозревался в стремлении занять место кардинала Мазарини в должности первого министра. Такие слухи мемуарист опровергает с помощью разных, но не вполне убедительных доводов: от соображений здравого смысла («неужто… меня считают глупцом, способным вообразить, будто первым министром можно сделаться через участие в мятеже» [3, с. 371]) до констатации того, что «не только не мог, но и не желал его (поста министра. – С. П.) добиваться» [3, с. 492]). При всем стремлении Реца скрыть отдельные факты, очевидно, что плетение интриг ради личной выгоды и стремления к власти воспринималось им как поведенческая норма.

Итак, создавая автобиографический образ, Рец балансировал между двумя полюсами: тяготением к идеалу grand homme и зависимостью от прагматичных законов реальной политики. Такой подход отразил изменение этических норм в среде французских придворных – движение от славной героики корнелевского типа к более трезвому и трагическому взгляду на жизнь во второй половине XVII века. Субъективный отбор материала, умолчания, недоговоренности сделали автобиографический образ неоднозначным, но все равно значительным. Изображая себя главным героем и «режиссером-постановщиком» важных исторических событий прошлого, Рец смог отчасти компенсировать свой жизненный неуспех. Мемуаротворчество стало для него одним из способов самореализации и позволило имени кардинала-фрондера остаться в истории.

Литература

1. Аверинцев С. С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. 446 с.

2. Виппер Ю. Б. «Мемуары» кардинала де Реца // Кардинал де Рец. Мемуары. М.: Ладомир; Наука, 1997. С. 651–681.

3. Кардинал де Рец. Мемуары / пер. с фр. Ю. Я. Яхниной. М.: Ладомир; Наука. 1997. 832 с.

4. Макиавелли Н. Государь / пер. с итал. Г. Д. Муравьевой // Макиавелли Н. Государь. М.: Э, 2016. С. 3–84.

5. Нуркова В. В. Совершённое продолжается: психология автобиографической