Личность в истории и художественной литературе - Коллектив авторов

Рец строит повествование вокруг собственного «я», осмысляя события минувших дней, в том числе имеющие историческое значение, как часть своей биографии. Сравнивая трех великих французских мемуаристов – Реца, Сен-Симона и Шатобриана, И. Куаро утверждает, что если Луи де Рувруа был в большей степени наблюдателем, чем реальным участником истории, то «Жан-Франсуа-Поль ближе к Франсуа-Рене в том, что его популярность звезды очень близко затронула власть» [10, p. 61]. Именно в качестве крупного политика, способного как помогать власти, так и противостоять ей, изображает себя мемуарист, тем самым претендуя на то, что он творит историю.

В мемуарах Рец неизменно предстает крупной и значительной фигурой, будь то в годы Фронды или на конклаве по избранию Папы Римского. Показательно, что, рассказывая о перипетиях гражданского противостояния 1648–1653 годов, он концентрируется только на тех эпизодах, которые позволяют показать именно его роль в истории Фронды. Они описываются максимально подробно (День баррикад, беседы с Месье, расторжение брачного договора между мадемуазель де Шеврез и принцем де Конти и т. д.), независимо от реального значения для исхода гражданской войны, тогда как многие действительно значимые события (сражение в Сент-Антуанском предместье или волнения в Гиени) передаются лишь в общих чертах. Такой подход к историческому материалу помогает мемуаристу придать значение своему образу.

Это наглядно показывает эпизод об усмирении взбунтовавшегося народа после ареста членов парламента на начальном этапе Фронды. Рискуя собой, Рец бросился в гущу разбушевавшейся толпы и смог подчинить своей воле вооруженных людей:

Я улещивал их, уговаривал, бранил, угрожал, наконец, мне удалось их убедить. Они сложили оружие, и Париж был спасен… [3, с. 74].

Мемуарист поясняет, что речь шла о спасении города от разграбления, что само по себе свидетельствует о важности им совершенного. Однако он не довольствуется констатацией. Гиперболизированное обобщение, градация, стилистическая приподнятость фразы усиливают это впечатление и придают автобиографическому образу поистине возвышенный характер.

В годы Фронды Рец несколько раз переходил от одного враждующего лагеря к другому, что объективно можно оценивать по-разному, но в повествовании каждый подобный шаг объясняется и интерпретируется в его пользу. Сочинение кардинала показывает, что в мемуарах с автобиографической доминантой историческая правда отходит на второй план перед правдой внутренней, связанной со взглядами автора на самого себя. «Я-концепция» [5, с. 39] мемуариста основывается на представлении о благородном, деятельном, умном человеке, презирающем опасность, преданном интересам Франции, способном на многое и действовавшем в соответствии с грандиозными планами, реализации которых помешали лишь неблагоприятные обстоятельства. Приведем два показательных примера, подтверждающих соответствие автобиографического образа этим характеристикам.

Первый связан с побегом кардинала из Нантской крепости после полутора лет тюремного заключения. Этот рискованный шаг был сопряжен с опасностью, тяжелой травмой плеча, лишениями, необходимостью скрываться от преследователей, то есть трудностями, что выпадают на долю лишь настоящему герою. Важно, что рассказ о побеге мемуарист предваряет подробным описанием его плана, согласно которому он должен был сразу же направиться в Париж, поразить всех своим появлением и захватить власть:

Наш век не знал бы события более необычайного, нежели мой побег из тюрьмы, ежели бы он удался, и я, разбив свои оковы, стал хозяином в столице королевства [3, с. 579–580].

В этих словах отражается тяга к неординарному, рискованному, выдающемуся, – всему тому, что в аристократической этике эпохи было связано с деяниями великих людей. Условное наклонение переносит акцент с поступков на намерения, которые в представлении Реца уже сами по себе свидетельствуют о масштабе личности. Гипотетическая версия занимает его не меньше, чем реальная. Дело в том, что героика действительно состоявшегося побега Реца имела трагические последствия (он долгое время скитался за пределами Франции и оказался в длительной опале), тогда как воображаемый план предполагал героику славную. Она в большей степени отвечала авторским интенциям, но так и осталась мечтой, не реализованной в жизни. Подчеркнем, что не только побег, но и само участие в гражданской войне Рец объясняет благородством поставленных целей и преподносит не как неповиновение воле короля, а, напротив, как попытку истинного аристократа служить ему опорой и защищать общее благо французского государства от авторитарной власти иностранцев – королевы-регентши Анны Австрийской и кардинала Мазарини. Уделяя большое внимание описанию намерений, мемуарист стремится приблизить автобиографический образ к идеалу grand homme.

Второй пример относится к периоду пребывания Реца в Ватикане, где он, несмотря на опалу, стойко сносил унижения и всячески демонстрировал свою приверженность интересам Франции. Одним из свидетельств преданности кардинала национальным интересам стал публичный протест против именования испанского короля старшим сыном Церкви – титулом, принадлежавшим французскому королю. Приведенный факт подтверждается в мемуарах Ги Жоли, секретаря Реца, но содержит важное уточнение о том, что его верноподданническая речь была произнесена с подачи кардинала Киджи [12, p. 369], что позволяет увидеть наличие и других мотивов в его поступке. Можно предположить, что Рец сознательно опустил деталь, не соответствующую его автобиографической установке.

В мемуарах протагонист действует в соответствии с «поэтической логикой корнелевского героизма, более отвечающей потребности спасать королевскую власть в период кризиса, чем служить ей в обычное время» [11, p. 265]. Фронда, ставшая следствием кризиса политической власти во Франции, дала возможность самореализации аристократам, воспитанным на жизнеописаниях великих людей, но ее поражение ознаменовало победу другой ценностной системы, основанной на умении интриговать, защищать свои интересы и в то же время беспрекословно подчиняться. Этот процесс вынудил знать искать компромисс между необходимостью сохранять верность былым идеалам и следовать новым веяниям. Хотя в образе автобиографического героя Рец акцентирует черты, соответствующие поведению великих людей, но факты его биографии и их интерпретация показывают постепенный отход от высокой героики в сторону придворных интриг.

Такие представления вытекали из распространенных в XVII веке политических учений и прежде всего трактата Никколо Макиавелли (1469–1527) «Государь» (1532). В мемуарах есть как прямые, так и скрытые аллюзии на это знаменитое сочинение, подтверждающие, что Рец был хорошо с ним знаком. При этом эксплицированная в тексте оценка идей автора «Государя» звучит довольно жестко: «…в рассуждениях своих Макиавелли был умен далеко не всегда, весьма часто он заблуждался…» [3, с. 260]. Критика мемуариста вполне вписывается в общий для французской публицистики эпохи антимакиавеллистический настрой. Он был обусловлен неприятием в качестве политических инструментов лукавства и хитрости как противоречивших национальному кодексу аристократического поведения, основанному на чести, верности слову, героизме.

Однако уже современники обвиняли кардинала в том, что