Проблемы литератур Дальнего Востока. Труды IX международной научной конференции - Коллектив авторов

Произведение Синкэя пронизано буддийскими идеями Пути, но в его особенной интерпретации. Например, оригинально его сравнение кольцевой композиции рэнга, диалога поэтов с открытым концом, с буддийским понятием колеса как прообраза мира (риннэ, 輪廻). Это яркий пример проникновения буддийских представлений в поэзию. Путь в представлении Синкэя связан с десятью добродетелями, их необходимо культивировать в себе, чтобы не только придерживаться правильного Пути, но и создавать свой. Он апеллирует, как всегда, к авторитету древних, не уточняя источник. В 61 свитке сказано: «В древних записях сказано: тот не станет мудрецом на Пути, кто лишен десяти достоинств – ума, искусности в письме, дисциплины, преданности Пути, не имеет просветленного наставника, спокойной сосредоточенности, старости, высокого положения. Идеальных людей не бывает, чего-то одного всегда недостает. Потому-то и говорят, что мудрец является в мир раз в столетие, а святой – и вовсе раз в тысячу лет. Вряд ли возможно, чтобы под нашим небом или в заморье родился мудрец на Пути поэзии»[255][5, с. 200].

Рисуя портрет идеального поэта, Синкэй принимает во внимание важнейшие Десять сокровищ Закона Будды, десять добродетелей (дзиттоку, 仏法十得), или десять заповедей на Пути рэнга (рэнга дзиттоку, 連歌十得), без которых невозможно стать мастером на Пути поэзии: «Десять заповедей на Пути поэзии: вера, установления, умаление, покаяние, учение, мудрость, отречение [от мирского]» [5, с. 204]. Затем Синкэй называет «Семь воров на Пути поэзии: пьянство, праздная дрёма, пустословие, стяжательство, несдержанность в речах, самоуверенность» [5, с. 203–204].

Синкэй высоко ценил сочинение рэнга, сравнивал его с творением молитвы, с постижением радости благочестивой жизни, с жертвенными представлениями перед храмом (хо: раку, 法楽). Категория хо: раку относится к раннему соприкосновению рэнга с поклонением синтоистскому богу литературы и учения Тэнмандзин (обожествленному поэту эпохи Хэйан Сугавара-но Митидзанэ, 845–903). Состязания рэнга на протяжении столетий проходили «под цветами» (花の下, т. е. весной) в головном храме Тэнмангу: в Киото. Они носили ритуальный характер, проводились ради «усмирения цветов», поскольку время цветения умэ и сакуры было часто связано с появлением поветрий. Здесь сказался синто-буддийский синкретизм воззрений Синкэя.

Путь представляется ему не только совокупностью людей, текстов и добродетелей: он тесно связан с буддийским учением и монашеской практикой. «Путь поэзии сроден Великой пустоте: он ни к чему не стремится, тем паче к избыточности» [5, с. 199].

Путь – трудноуловим: «Видеть, но не постигать умом – это словно водить кистью по льду или рисовать на водной глади» [5, с. 201].

Говоря о трудностях воспитания идеального ученика, Синкэй высказывает мнение о необходимом соотношении мастерства Учителя и способности ученика к творчеству: «На Пути поэзии, как и в Законе Будды, никчемным душам не преуспеть, даже ясная мудрость древних, явленная в старинных книгах, таким не подмога. Сумеют ли скрытые способности проявиться сполна? – в этом суть. Свет от древних изборников проницает века, словно бесстрастные лучи небес, но достанет ли его, дабы возжечь сырой хворост незрелого ума? Последователям Будды известно давно, что и пробудившийся ум далеко не всегда способен впитать Учение… “Остановитесь! – требует Будда, – прекратите! Разве так донесете вы истину! В своей неизреченности Дхарма с трудом постижима”» [5, c. 206].

Синкэй полагает, что человек низменного, тривиального ума не может ничего получить от самого великого мастера: «Случается, мудрому отцу наследует сын-глупец; бывает, мудрый наставник проникает к самому костяку стиха, а ученик бессилен идти вослед. Коротки утиные ножки – не удлинить; длинны журавлиные ноги – без боли не укоротишь. Мудрец, опустошив свое сознание, напитывается чужим умом; лишенный языка, он присваивает чужие речи. Извлеченными из себя именованиями и словесами направляет и наставляет чуткие души» [5, с. 199–201].

Необычайная насыщенность и глубина знаний Синкэя очевидна, он впитывал в себя тексты разных религий: конфуцианства, даосизма, буддизма; литературные источники – классическую китайскую и японскую поэзию. Сочинение устроено таким образом, что почти за каждым высказыванием автора стоит цитата из сочинений мудреца, поэта, отшельника прежних времен. Таким образом, текст трактата – мозаика чужих мыслей, из которых он, как из пластилина, лепит собственные продуманные и прочувствованные идеи. Текст «Разговоров вполголоса» интертекстуален в самом прямом смысле этого слова: он вобрал в себя множество источников, из цитат Синкэй искусно плетет ткань собственного повествования.

Приложение[256]

Для ознакомления читателя с поэзией рэнга ниже приводится начальный фрагмент из стострофной поэмы «Сто строф, сочиненных тремя поэтами на горе Юяма» («Юяма сангин хякуин», 湯山三吟百韻) с комментариями. Авторы рэнга Сё: хаку, Со: ги, Сотё:.

Начальное трехстишие в 17 слогов (хокку, 発句):

薄雪にこの葉色濃き山路かな

Под тонким слоем снега

Эти разноцветные листья

На горной тропе.

Сё: хаку

Это хокку Со: ги предоставил сочинить своему ученику Сё: хаку, хотя это было нарушением правил – первое стихотворение в рэнга полагалось сочинять учителю. Зима (а десятая луна – это зимний месяц по лунному календарю) представлена словами «тонкий слой снега» (усуюки) и «эти листья» (коно ха). Горная местность Арима, где находится Юяма, обозначена одним штрихом – это «горная тропа» (ямадзи). Комментаторы единодушно приводят в качестве первоисточника этой строфы вака известного поэта Оэно Масафусы (?) (1041–1111). Почти каждая строфа в рэнга должна быть отзвуком известного стихотворения в жанре танка из классических антологий.

奥山の岩垣紅葉場落りはたて朽ち葉が上に雪ぞ積もれる

Далеко в горах

За каменной преградой

Опали красные клены,

На листья увядшие

Сверху выпал снежок.

Вторая строфа в 14 слогов (ваки, 脇)[257], которая, если руководствоваться старинными поэтиками, должна по красоте и выразительности уступать хокку[258]:

岩本薄冬やなおみん

Ковыль у подножья скалы

Зима еще более прекрасна.

Со: тё:

Комментатор Идзити Тэцуо [4, c. 267] пишет, что Со: тё: усиливает связь между строфами тем, что употребляет в ваки слово сусуки «ковыль», которое похоже по звучанию на слово усуи в сочетании усуи юки («тонкий снег»): усуи юки – сусуки; иероглиф «скала» в сочетании ивамото (岩本, «подножие скалы») пишется так же, как слово ива (岩) в сочетании ивагаки (岩垣, «каменная преграда») в танка Оэно Масафусы (?), «прообразе» этой строки рэнга. Таким образом, ваки связывается с хокку только по смыслу, но и графически и фонетически через посредство стихотворения, принадлежащего другой традиции и другому жанру, которое находится вне текста рэнга, скорее в его подтексте. Это очень сложный тип связи, который нередко практикуется в «связанных строфах».

Комментаторы называют еще одно стихотворение, которое служит «прообразом» вышеприведенного двустишия ваки, это анонимная танка из антологии Х в. «Собрание старых и новых песен Японии» («Кокинвакасю:», 古今和歌集) под номером 318.