Диалог с Богом. История противостояния и взаимодействия человечества с Творцом - Джордан Питерсон

можно сказать не только о наших базовых эмоциях или мотивах, но и о том, как эти состояния, потенциально способные к взаимному соперничеству, со временем сами собой организуются в психологические и социальные единства высшего порядка. Есть область допустимых отклонений, а на периферии разрешены и даже поощряются эксперименты – но есть и неизменный центр, и именно этот самоочевидный факт делает концепцию «общей человеческой природы» или даже «человеческого существа» как реальной, так и постижимой.

Поэтому любой мужчина и любая женщина, выходящие за пределы вечных человеческих ценностей, в силу необходимости перестают быть людьми и не столько превосходят человека, сколько уничтожают его. К чему почти неизбежно ведет такое нарушение границ? Нет, не к той переоценке, которую придумал себе Ницше, – грандиозной, героической, возвышающей, – но к раздроблению объединяющей морали, к ее вырождению в гедонистическую прихоть, к становлению единым целым с ложью и фальшью или к подавлению всех порабощающих влечений железной рукой. Это возведение узкого своеволия на высочайший из мыслимых пьедесталов, скрытое под личиной максимальной свободы. («Я могу поступать в соответствии с любыми ценностями, какие выбираю», – установка, которая почти немедленно деградирует, принимая иную форму: «Творю что захочу», или, более точно: «Мной управляет любое влечение, которое меня охватит»). В то же время оно становится предпосылкой для чувства субъективного всеведения, вездеприсутствия и всемогущества. («Я наделен способностью установить само определение правильного и неправильного, ценного и презренного, добра и зла»). Можно возразить: разве эта способность не желанна? Уместен будет следующий ответ: «Вы уже сейчас, на данный момент, живете в Раю?» А если нет, то в чем причина? В том, что сомнительна законность самого порядка мироздания – или в том, что ваш ракурс ужасно искажен? Лучше молитесь, чтобы правдой оказалось второе: в противном случае надежды нет. Лучше направить внимание на собственную неполноценность и попытаться ее исправить, прежде чем взывать к Богу, крича о Его некомпетентности.

Сатана Мильтона – это горделивый дух, вечно стремящийся реализовать свои амбиции и влечение к власти, «пускай в Аду» – эта судьба ему кажется лучше, чем «служить на Небесах». В символике, в традиции, в литературе подобная гордыня соединена с надменностью ума, люциферианским духом, который, как ни парадоксально, расценивает собственное знание как достаточное для обретения суверенитета и способное к безграничному расширению. Фауст, главный герой одноименной великой драмы Иоганна Вольфганга фон Гёте – идеальный пример горделивого выхода за границы дозволенного. Им движет высокомерная жажда знаний, понимания и опыта, превосходящего все необходимые и желаемые пределы, установленные для человека. Как Ева, а вслед за ней – Адам, Фауст желает обладать большим, чем справедливо дозволено на земле, и Мефистофель объясняет это Богу:

Но не такой, как все; он служит по-иному:

Ни пить, ни есть не хочет по-земному;

Как сумасшедший, он рассудком слаб,

Что чувствует и сам среди сомнений;

Всегда в свои мечтанья погружен,

То с неба лучших звезд желает он,

То на земле всех высших наслаждений,

И в нем ничто, – ни близкое, ни даль, —

Не может утолить грызущую печаль.

Мотив рождает вопрос: чего же Фауст жаждет больше – знаний или власти, если все эти интеллектуальные исследования служат лишь притворством? Он, несомненно, мыслит о себе довольно высоко, оправдывая самые циничные допущения, связанные с его целью:

Пусть я разумней разных простаков, —

Писак, попов, магистров, докторов, —

Пусть не страдаю от пустых сомнений,

Пусть не боюсь чертей и привидений,

Пусть в самый ад спуститься я готов…

Конечно же, не просто так Мефистофель приходит в облачении странствующего схоласта!

Но что же Ева? Она считает, что порядок, который не служит самым уязвимым (а такое служение – это нравственная директива самой женственности, отчасти в прямом смысле), несовершенен по умолчанию. Однако это вовсе не значит, что все, оставшееся за его чертой, – все маргинальное, – по праву следует считать незащищенным и достойным. Более того, на таком основании нельзя делать вывод, что будет правильно одобрять абсолютно все и служить абсолютно всему, и более того, всему сразу, не разбирая и не вынося оценок. И, наконец, это не позволяет полагать, что выставление напоказ своего всеохватного сострадания заслуживает похвалы. Само по себе внимание к «слабым звеньям», насколько бы искренним ни было сочувствие, лежащее в его основе, нисколько не составляет всеобщего добра, и уверение в ином – это квинтэссенция женской гордыни, причем извечной, возникшей еще до грехопадения. Добро намного сложнее и таинственнее сострадания, которое, независимо от его глубины, представляет собой лишь инстинкт или божественный дар. Обращая внимание мужчин на уязвимых и на тех, кому не оказывается должного служения, женщины, несомненно, проявляют свою суть, достойную восхищения. Однако снова повторим: соблазны нарциссической гордыни могут так усилить интенсивность их воззваний, что всем станет только хуже. Именно дух Божий предупреждает нас остерегаться вечного змея, таящегося в саду, опасаться искушений и не брать на себя, занимая неправильную позицию, больше того, с чем мы действительно способны совладать.

Страдание в наготе как плод греха

В христианстве есть представление, согласно которому страдание порождено грехом Евы и Адама. Эта идея напрямую выводится из наказания, определенного Богом для змея, мужчины и женщины после грехопадения (или по праву заслуженного как рептилией, так и людьми). Горделивый змей обречен ползать в пыли себе на гибель, дерзкая женщина – страдать и в муках своих служить мужчине, а надменный и беспечный мужчина – тяжко трудиться, терпеть скорби и умирать:

И сказал Господь Бог змею: за то, что ты сделал это, проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей;

и вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту.

Жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою.

Адаму же сказал: за то, что ты послушал голоса жены твоей и ел от дерева, о котором Я заповедал тебе, сказав: не ешь от него, проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей;

терния и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою