Диалог с Богом. История противостояния и взаимодействия человечества с Творцом - Джордан Питерсон

Сие ли воздаете вы Господу, народ глупый и несмысленный? не Он ли Отец твой, Который усвоил тебя, создал тебя и устроил тебя?

Вспомни дни древние, помысли о летах прежних родов; спроси отца твоего, и он возвестит тебе, старцев твоих, и они скажут тебе.

Втор 32:1–7

С этими словами величайший из ветхозаветных пророков еще раз смотрит на землю, обещанную его народу, с равнин Моавитских, и уходит на встречу с Создателем.

И взошел Моисей с равнин Моавитских на гору Нево, на вершину Фасги, что против Иерихона, и показал ему Господь всю землю Галаад до самого Дана,

и всю [землю] Неффалимову, и [всю] землю Ефремову и Манассиину, и всю землю Иудину, даже до самого западного моря,

и полуденную страну и равнину долины Иерихона, город Пальм, до Сигора.

И сказал ему Господь: вот земля, о которой Я клялся Аврааму, Исааку и Иакову, говоря: «семени твоему дам ее»; Я дал тебе увидеть ее глазами твоими, но в нее ты не войдешь.

И умер там Моисей, раб Господень, в земле Моавитской, по слову Господню;

и погребен на долине в земле Моавитской против Беф-Фегора, и никто не знает места погребения его даже до сего дня.

Моисею было сто двадцать лет, когда он умер; но зрение его не притупилось, и крепость в нем не истощилась.

И оплакивали Моисея сыны Израилевы на равнинах Моавитских [у Иордана близ Иерихона] тридцать дней. И прошли дни плача и сетования о Моисее.

И Иисус, сын Навин, исполнился духа премудрости, потому что Моисей возложил на него руки свои, и повиновались ему сыны Израилевы и делали так, как повелел Господь Моисею.

И не было более у Израиля пророка такого, как Моисей, которого Господь знал лицем к лицу,

по всем знамениям и чудесам, которые послал его Господь сделать в земле Египетской над фараоном и над всеми рабами его и над всею землею его,

и по руке сильной и по великим чудесам, которые Моисей совершил пред глазами всего Израиля.

Втор 34:1–12

Иона и вечная бездна

Изначально мы не знаем об Ионе совершенно ничего, и можно подумать, что в нем нет никаких примечательных черт – иными словами, он так же обычен и никому не известен, как и любой другой человек, пока не настает момент, когда он слышит голос Бога: «И было слово Господне к Ионе, сыну Амафиину: встань, иди в Ниневию, город великий, и проповедуй в нем, ибо злодеяния его дошли до Меня» (Иона 1:1–2). Почему именно Иона? Этот вопрос повторяет каждый, кто в силу обстоятельств должен взять на себя особую обязанность или принять редкое экзистенциальное бремя: «Почему я, Боже? Чем я заслужил такую судьбу?» Но судьба взывает к каждому из нас, не в последнюю очередь в облике того, что вызывает наш интерес или производит на нас глубочайшее впечатление, даже когда сами мы хотим иного.

Почему Ниневия? Этот вопрос не менее сложен. Видимо, Ионе был знаком этот город – зачем иначе Богу направлять на него внимание своего потенциального слуги? В Ниневии обитали заклятые враги Израиля, и вряд ли Иона был к ней благосклонен. Израильское царство завоевывали новоассирийские монархи Тиглатпаласар III и Салманасар V, а позже – Саргон II и его сын Синаххериб, или, как он назван в Библии, Сеннахирим. Те же ассирийцы принудительно переселяли евреев (пострадавшие стали известны как Десять потерянных колен) (см. 4 Цар 17:3–6). Ниневия была столицей Ассирийской империи. Итак, история, свидетелями которой мы готовится стать, совершенно ясно показывает, что пророк с великой радостью наблюдал бы за тем, как народ Ниневии отправляется в ад и гибнет в той могиле, какую ассирийцы вырыли своими же руками. Таким образом, Бог не только призвал Иону вступить в противоборство с целым городом, к тому же выродившимся и ужасно непокорным. Он потребовал, чтобы пророк обратился с проповедью к заклятым врагам его собственного народа и гипотетически спас их от уничтожения, которого, по мнению Ионы, они вполне и справедливо заслуживали.

Тот же тихий, кроткий голос, который говорил с Илией, зовет Иону отправиться в одиночку в ненавистную чужеземную столицу, чтобы столкнуться с десятками тысяч ее жителей, у которых нет никаких причин питать к нему какое-либо чувство, кроме вражды. В двух словах, божественное заставляет его идти на огромный риск, чтобы спасти тех, кого он ненавидит, от наказания Бога, в которого верит Иона, – от наказания, которое, как полагает он сам, должно постичь их как можно скорее, и со всей яростью, на которую способен Бог. Стоит ли удивляться, что Иона, услышав просьбу Бога, которую полагает неразумной, поступает, как поступил бы на его месте любой здравомыслящий человек, и устремляется в совершенно ином направлении? «И встал Иона, чтобы бежать в Фарсис от лица Господня, и пришел в Иоппию, и нашел корабль, отправлявшийся в Фарсис, отдал плату за провоз и вошел в него, чтобы плыть с ними в Фарсис от лица Господа» (Иона 1:3). В то время от Ниневии в прямом смысле слова было невозможно уехать еще дальше.

Дилемма Ионы напоминает ту, с которой столкнулся, проходя свое последнее испытание, великий человек из совершенно другой культуры – греческий философ Сократ. Он усердно наставлял жителей родных Афин, учил их думать. (Был ли он первым в мире профессиональным мыслителем? Была ли его способность проявлением внутреннего голоса?) В Афинах было много влиятельных людей, недовольных его занятием или его плодами. Его обвиняли и в непризнании богов, которых чтили афиняне, и в развращении городской молодежи – преступлениях, караемых смертью. В конце концов враги вызвали Сократа на публичный суд – хотя, стоит отдать им должное, предупредили о своих планах. Разумный человек расценил бы это как ясное послание: убирайся отсюда, тебе здесь не рады. Популярный философ явно раздражал сильных мира сего. Они не хотели убивать его на улице или в постели, – при наличии иных возможностей, – но были вполне готовы известить мудреца о том, что его не ждет ничего хорошего, если он не исчезнет. Сократ долго размышляет о своем положении, прислушиваясь к даймону – внутреннему голосу. Он делал так с самого детства, о чем свидетельствовал сам, и даймон уводил его от зла к великой добродетели, о которой рассказывал философ и которую он воплощал всей своей жизнью. И под