Невротический характер - Альфред Адлер

не только честолюбие и жажда роскоши, и скупость: наша боль сообразуется с мнением. Каждый несчастен настолько, насколько полагает себя несчастным.

Сенека (Нравственные письма, 78, 13)[3]

Введение

Исследование невротического характера – существенная часть психологии неврозов. Как и все психические явления, его можно понять только в контексте всей душевной жизни в целом. Даже поверхностного знакомства с неврозом достаточно, чтобы углядеть в нем нечто очень специфическое. И все авторы, занимавшиеся проблемой нервозности, с особым интересом подмечали определенные черты характера невротика. По общему суждению, у него имеется ряд ярко выраженных черт характера, которые выходят за рамки нормального. В большинстве историй болезни фигурируют: большая чувствительность, возбудимость, раздражительность, внушаемость, эгоизм, склонность ко всему фантастическому, отчуждение от реальности, а также такие более специфические черты, как властность, злобность, жертвенность, кокетливый нрав, трусость и робость, рассеянность. Нелишним будет перечислить здесь всех основных авторов, занимавшихся проблемой неврозов. Из новых исследователей прежде всего стоит упомянуть П. Жане[4], продолжившего традиции знаменитой французской школы, и его широко известные проницательные анализы. В частности, его акцент на «чувстве неполноценности» (sentiment d'incompletude) невротика настолько согласуется с приводимыми мною данными, что в моих работах легко увидеть расширение значения этого важнейшего основного факта душевной жизни невротика. К тому же мои положения о единстве личности дают длительный психологический выигрыш, позволяя решить загадку double vie (двойной жизни), полярности, амбивалентности (Блейлер[5]).

Во всех случаях при анализе психогенных болезненных состояний уже после очень короткого наблюдения обнаруживается одно и то же явление, а именно: картина невроза в целом, как и все его симптомы, находится под влиянием воображаемой (фиктивной) конечной цели и даже, можно сказать, спроектирована ею. То есть эта конечная цель обладает формирующей, направляющей, организующей силой. Ее можно понять, исходя из направления и «смысла» болезненных симптомов. При попытках же отказаться от такого подхода, остается беспорядочное нагромождение влечений, инстинктов, компонентов, слабостей и аномалий, и тогда невроз превращается в сплошной хаос, который одних исследователей отталкивает, другие же предпринимают отважные экспедиции в эту область. Если же постоянно помнить о конечной цели, определяющей эти явления, как о каузальной финальности (В. Штерн[6]), то этот темный душевный механизм проясняется и читается как открытая книга.

Пьер Жане определенно был близок к такому пониманию, что видно по некоторым его классическим описаниям «душевного состояния истериков» (1894). Но он не стал обстоятельно исследовать эти явления. «До сих пор я описывал только общие и простые черты характера, которые, в их сочетании и под влиянием определенных внешних обстоятельств, могут создавать манеры и поступки своеобразного типа в любых формах. Было бы неуместно вдаваться здесь в подробности, поскольку тогда это описание стало бы больше похоже на роман нравов, чем на клиническое исследование», – отмечает он. С такой установкой, которой он оставался верен вплоть до последних своих трудов, этот автор, несмотря на ясное понимание связи психологии неврозов и философии морали, не пошел в направлении их синтеза.

Йозеф Брейер[7], тонкий знаток немецкой философии, «нашел алмаз на дороге». Он обратил внимание на «смысл» симптома и решил расспросить о его происхождении и назначении единственного, кто мог на это ответить, – пациента. Тем самым этот автор основал метод, претендующий на то, чтобы прояснить индивидуально-психологические явления с исторической и генетической точек зрения с помощью такой предварительной посылки, как детерминированность психических симптомов. То, как расширил и развил этот метод Зигмунд Фрейд, в результате чего было выдвинуто бесчисленное множество новых проблем и их решений, опробованных и вновь отвергнутых, – является частью современной истории и находит как признание, так и возражения.

Не столько из желания критиковать, сколько ради того, чтобы подчеркнуть собственную точку зрения, я хотел бы выделить из плодотворных и ценных достижений Фрейда три его фундаментальных воззрения, которые считаю ошибочными, так как они тормозят прогресс в понимании невроза. Первое возражение касается понимания либидо как движущей силы события в неврозе. Именно невроз более отчетливо, чем нормальное психическое поведение, показывает, как благодаря невротической постановке цели чувство удовольствия, его оттенок и сила определяются этой целью, так что невротик, собственно, только своей, так сказать, здоровой психической энергией может следовать соблазну получения удовольствия как такового, в то время как для невротической составляющей значимы более «высокие» цели. Но если перевести либидо многозначным понятием «любовь», то, умело манипулируя этими словами, ими можно описать – но не объяснить – все происходящее в мире. Благодаря такому описанию у многих создается впечатление, что все человеческие порывы прямо-таки кишат «либидо», в то время как на самом деле счастливый искатель извлекает только то, что он туда заранее вложил. Последние интерпретации создают впечатление, что фрейдовское учение о либидо с огромной скоростью сближается с нашими положениями о социальном чувстве и стремлении к личностному идеалу («идеальное Я»), что можно только приветствовать в интересах растущего взаимопонимания.

В качестве невротической постановки цели мы обнаружили повышение личностного чувства, простейшая формула которого распознается в преувеличенном мужском протесте. Формула «Я хочу быть полноценным мужчиной!» – это руководящая фикция, так сказать, «фундаментальная апперцепция» (Иерузалем[8]) в любом неврозе, где она в большей степени, чем применительно к нормальной психике, притязает на то, чтобы обладать ценностью реальности. И этой руководящей идее подчиняются также либидо, сексуальный инстинкт и склонность к перверзии, откуда бы они ни происходили. Ницшевские понятия «воля к власти» и «воля к видимости» во многом согласуются с нашей концепцией, которая в некоторых точках соприкасается со взглядами Фере[9] и более ранних авторов, полагавших, что чувство удовольствия коренится в ощущении власти, а неудовольствия – в ощущении бессилия.

Второе возражение касается основного воззрения Фрейда на сексуальную этиологию неврозов; очень близко к этим взглядам подошел Пьер Жане, когда поднял такой вопрос: «Должно ли восприятие пола быть центром, вокруг которого выстраиваются другие психологические синтезы?» Удобство применения сексуального образа вводит в заблуждение многих людей, особенно невротиков. У мистиков, например у Баадера[10], часто встречается нечто подобное. Сам язык с его склонностью к образности расставляет рискованные ловушки простодушному исследователю. Психологи не должны дать себя обмануть. Сексуальное содержание в невротических феноменах происходит преимущественно из идеального противопоставления «мужское – женское» и возникает в результате изменения формы мужского протеста. Сексуальный стимул в фантазии невротика, как и в его жизни, обусловлен постановкой мужской цели, и по своей сути это не инстинкт, а понуждение. Вся картина сексуального невроза есть притча, в которой отражается дистанция пациента от его фиктивной мужской конечной