Невротический характер - Альфред Адлер

и возникли, вероятно, уже с началом прямохождения. И каждый ребенок повторяет это эпохальное событие в своем развитии, когда он «поднимается с пола»; воспитание, даже из общегигиенических соображений, многое делает для того, чтобы ребенку было неприятно находиться «внизу», сидеть на полу, ползать по полу, и это тоже вносит свою лепту – ребенок начинает выше оценивать «верх». Верное указание на это можно усмотреть в поведении маленьких детей, когда они из упрямства бросаются на пол, при этом даже, пожалуй, желая испачкаться, чтобы так продемонстрировать родителям свою значимость, но этим они выдают, что понятие «быть внизу» прорастает в них как фикция запретного, грязного, греховного. В этих психических жестах маленьких детей, думаю, можно усмотреть прообраз более поздних, сильно надстроенных невротических черт, особенно псевдомазохистского поведения.

Еще больше впечатлений дает нам знание культуры и психологии религии, и они, по-видимому, происходят из впечатлений от небесных тел. Как и ребенок, древние народы интуитивно отождествляли друг с другом такие понятия, как солнце, день, радость, возвышенность, «быть наверху», в то время как «низ» часто связывали с грехом, смертью, грязью, болезнью, ночью. Антагонизм «верх – низ», присутствующий в современных религиозных системах, не менее отчетливо прослеживается и в древних. В работе К. Т. Пройса[274] «Боги огня как отправная точка для понимания религий Мексики»[275] мы особенно четко видим отображение этого противопоставления понятий «верх» и «низ» и связи между ними. Бог огня – одновременно и бог мертвых, которые обитают с ним в месте нисхождения. Как образы «верх – низ», то есть низвержения в царство мертвых, рассматривались опрокинутые сосуды, сорвавшиеся вниз люди, и в этих пространственных образах были заключены идеи созидательной и разрушительной, пугающей деятельности[276].

Кроме того, исключительное воздействие на пространственные понятия «верх» и «низ» оказывают ощущения и впечатления детства, и они обостряют это противопоставление. Падение, падение вниз – это болезненно, постыдно, бесславно, иногда наказуемо. Нередко это следствие небрежности, неловкости, недостаточной осторожности, а также и повод для насмешек. Поэтому такие ощущения воспринимаются в течение долгого времени как предостерегающие воспоминания, и «быть внизу» может ощущаться как точное выражение «падения», небрежности, неловкости, поражения, что, однако, может вызвать или по крайней мере подстегнуть мужской протест, направленный против возникающего чувства неполноценности.

Далее, к этой категории «верх – низ», где одно всегда подразумевает противоположное другое, и у здоровых, и у невротиков примешивается антагонизм победы и поражения, триумфа и неполноценности. В частности, при анализе всплывают следы воспоминаний о верховой езде, плавании, полете, восхождении на гору, залезании на высоту и подъеме по крутой лестнице, а как противоположности этому – ощущение всадника у себя на спине, ночной кошмар с удушьем, погружение в воду, падение, низвержение, торможение при движении вверх или вперед. И чем более абстрактным и образным становится воспоминание – в сновидении ли, галлюцинации, отдельных невротических симптомах, – тем отчетливее можно проследить в нем переходы, показывающие акцентуацию «мужского – женского»; причем мужской принцип, часто лишь в смысле его большей силы, представлен как «верх», а женский – как «низ». Легко заметить ту же дихотомию в образах драки и ее исходов.

В подготавливающих к жизни играх детей (см. работы Карла Грооса) регулярно обнаруживается эта тяга «наверх» как борьба за превосходство. То же присутствует и в мыслях детей о будущей профессии[277]. В ходе дальнейшего психического развития, как правило, мы находим тормозящее воздействие реальности, так что абстрактное понятие «верх» ребенок пытается облачить во что-то конкретное. При этом необычайно часто вступает в действие осторожность в виде боязни высоты, и ребенок, мечтавший стать кровельщиком, выбирает профессию архитектора, авиатором – профессию авиаконструктора, а неисполнимое желание маленькой девочки стать такой же, как отец, превращается в исполнимое – командовать всеми, как ее мать.

Предохранительная тенденция и мужской протест в полной мере используют получившуюся направляющую линию «хочу быть наверху». Под давлением этой фикции невротик то преисполнен мужской решимости, готов к борьбе и спорам, к быстрому натиску, то склонен к осторожности, колебаниям, сомнениям. Он беспрестанно ведет какие-то счеты со своей жизнью, даже в тех случаях, на которые другие люди не обращают внимания. Он же вынужден предчувствовать, фиксировать, раздувать или организовывать такие ситуации, которые нам кажутся совсем незначительными. Проследим это поведение в деталях на одном примере.

25-летняя девушка маленького роста обращается ко мне с жалобами на частые головные боли, вспышки аффекта, нежелание работать и вообще жить. Пациентка имеет многочисленные признаки рахита. История ее детства раскрывает чудовищное чувство неполноценности, которое поддерживалось в постоянном напряжении, в частности, тем, что мать отдавала предпочтение младшему брату девушки, а к тому же он обладал интеллектуальным превосходством. Самым заветным бессознательным желанием пациентки всегда было стать большой, умной и быть мужчиной. Предварительные установки для достижения этого мужского личностного идеала она, насколько могла, заимствовала от отца. Там, где у нее, маленькой глупой девочки, отсутствовала такая возможность, она обеспечивала защиту воображаемого личностного чувства с помощью аффективных готовностей – вспыльчивости и ярости, а также симулируя глупость, неуклюжесть и болезнь и, не в последнюю очередь, аранжируя лень в общении с родными и особенно с матерью, как бы бросая ей вызов.

Я опущу здесь сконструированные ею линии мужественности, злости и упрямства, не буду также разбирать ни ее пламенные амбиции, ни склонность ко лжи и хвастовству, а ограничусь тем, что покажу, как в болезненном стремлении «быть наверху» все эти черты объединяются и служат тенденции к обесцениванию. С этой целью я буду опираться на одно из ее сновидений, которое содержит скромное указание на психологию «лунатизма». Сновидение такое:

«Я стала лунатиком и сижу на головах всех людей».

За несколько дней до этого пациентка слышала разговоры о лунатиках. При ее попытке объяснить образ сновидения всплыл ряд честолюбивых мыслей, в частности, ей представляется, как она властвует над своим будущем мужем. С давних пор она помнит сновидения, в которых ехала верхом на мужчине как на лошади[278]. Мне никогда не доводилось лечить истинного лунатика. Но иногда случайно можно найти этот невротический симптом как бы лишь намеченным. Как и полет или подъем по лестнице в сновидении, он оказывается динамическим выражением «желания быть наверху», то есть равноценным мужской агрессии. Один пациент, с сильной мазохистской акцентуацией, во время сна усиленно пытался залезть на потолок, перебирая ногами по стене. Толкование показало, что он выкрутился из какой-то ситуации, то ли воображаемой, то ли реальной, которую он оценивал как женскую и мазохистскую, благодаря тому, что превратил ее в мужской