Между нами терапия. Исследование себя и ценности бессознательного - Ирина Гиберманн

Рационализация. Или как объяснить себе невозможность боли

Рационализация — это не ложь. Это интеллектуальная защита. Психика знает, что чувствовать сейчас слишком опасно, и создаёт мостик из слов. Всё объяснено, всё мотивировано, всё выглядит как выбор. Эскапизм в этом случае не подаётся как уход. Он подаётся как стратегия. Как забота о себе. Как культурная практика. Внешне — всё разумно. «Я не трачу время впустую. Я развиваюсь». «Мне нужно разгрузиться». «Так я отдыхаю и потом буду работать лучше». За этими формулами стоит не обман, а отчаяние. Отчаяние того, кто не может просто сказать: мне плохо. Я устал. Мне больно, и я не знаю, что с этим делать. Рационализация отрезает человека от контакта с собой. Потому что там, где могло бы быть чувство, стоит формула. Обоснованная. Точная. Но мёртвая.

Эскапизм в такой форме становится культурно одобренной нормой. Не потому что человек лжёт — а потому что боится признаться, что он больше не выдерживает. И вместо этого — запускает объяснительную машину. Он не сидит в тишине, потому что боится услышать пустоту. Он смотрит пять сериалов подряд — потому что иначе почувствует, что потерял контакт с собой. Но этого не видно. Видна только рациональная оболочка: усталость, переутомление, «информационное питание».

Рационализация особенно коварна. Она не просто скрывает. Она делает защиту эстетичной. Даже благородной. Она создаёт нарратив, который удобно цитировать и который никто не осмелится оспорить. Потому что он звучит правильно. Но под ним — всё тот же страх: быть уязвимым, признаться в слабости, остановиться и услышать, что внутри давно не звучит живое.

Психоанализ здесь не обличает. Он просто приглашает на шаг назад. Не чтобы обвинить — а чтобы увидеть. Что именно вы так тщательно объясняете? Что боитесь почувствовать, если перестанете себя убеждать? Что будет, если перестать «расширять кругозор» и просто признать: я устал убегать. Рационализация — это не обман. Это утончённая форма защиты. Но если дать ей стать прозрачной — может возникнуть контакт. С собой. С настоящим. С тем, что давно хочет быть признанным — не как теория, а как чувство.

Когда слабость прячется за бронёй. Идентификация с агрессором

Идентификация с агрессором — один из самых жестоких защитных механизмов, потому что он не выглядит как защита. Он выглядит как сила. Уверенность. Харизма. Но в основе этого — беспомощность, которая не может быть вынесена. И тогда психика делает хитрый поворот: она не пытается защититься от агрессора. Она становится им. Это особенно заметно в эскапизме. Когда реальная жизнь не даёт возможности контролировать, доминировать, выбирать — возникает фантазийная сцена, где всё иначе. Человек, которого в реальности подчиняют, игнорируют, обесценивают, становится героем. Лидером. Главным. Он берёт власть в игре. В образе. В сети. В персонаже. Он становится тем, от кого хочется спрятаться, — но именно потому, что быть собой в этом уравнении слишком больно. Это не ложь. Это адаптация. Если я не могу выдержать, как на меня давят, — я стану тем, кто давит. И тогда, возможно, мне не будет так страшно.

Внутри этого механизма есть жуткая точность: если ты хочешь перестать бояться — стань тем, кого боятся. Но это работает только в фантазии. Потому что в реальности за бронёй лидера всё равно спрятан тот, кто чувствует себя маленьким, уязвимым, потерянным.

Психоанализ не разбивает броню. Он прикасается к ней, чтобы понять: когда ты её надел? В какой момент ты решил, что быть сильным — безопаснее, чем быть живым? Эскапизм, построенный на этом механизме, часто выглядит победоносно: проекты, сцены, образы, блеск, лидерство. Но всё это — декорации. Там внутри — ребёнок, который однажды понял: если ты слабый, тебя накажут. И с тех пор старается больше никогда не выглядеть слабым. Если вы замечаете, что в фантазии вы всегда непобедимы, если вы играете роли, где вас слушают, уважают, боятся, — это не болезнь. Это язык. Язык боли, которая однажды не была встречена. И теперь требует не победы, а присутствия. Не власти, а связи. И если это увидеть, броня может остаться, но перестанет быть единственной формой «я». И тогда появляется шанс быть не только тем, кто побеждает. Но и тем, кто чувствует.

Психика выбирает жизнь

То, что мы называем защитными механизмами, — не изобретение нового времени. Не особенность нашего тревожного века. Не следствие медиа, технологий, перегрузки или темпа. Нет. Защита — это то, что всегда было с человеком. С того самого момента, как он впервые почувствовал страх, но не мог сказать. Как впервые испытал влечение, но не мог его выразить. Как впервые остался один — а ещё не знал, что такое «Я». Именно поэтому во времена Фрейда появляются теории защит. Именно поэтому Бион, Кляйн и целая плеяда аналитиков ищут язык для описания того, что делает психика, когда невозможна прямая речь. Потому что защитные механизмы — это не патология. Это не уникальность. Это не диагноз. Это язык. Язык тела, когда слова не выдерживаются. Язык символа, когда реальность слишком жестока. Язык выживания там, где осмысленная речь ещё невозможна.

Эскапизм — одна из таких форм. Он возникает не от избытка фантазии, а от дефицита среды. Это не инфантилизм и не избалованность. Это след. След на психике от слишком раннего давления. От недостатка удерживающей среды. От перегрузки бессознательного. Именно поэтому эскапизм и защитные механизмы работают вместе. Это не «однажды случившееся». Это не «что-то, что можно отключить». Это постоянная, непрекращающаяся работа психики. И задача — не в том, чтобы от неё избавиться. А в том, чтобы наконец её разглядеть. Психоанализ не стирает защиту. Он её распознаёт. Потому что в момент, когда человек фантазирует, избегает, отрицает, отыгрывает — он не искажает реальность. Он спасается. Так, как может. Чтобы уцелеть. Чтобы сохранить остатки контакта с собой. Чтобы пережить мир, который слишком часто требует невозможного: быть взрослым, сильным, ясным, готовым. Ни одна психика не рождается с этой готовностью. Она создаётся. Иногда — через травму. Иногда — через вымысел. Иногда — через долгий путь внутри собственных обходных маршрутов. Именно поэтому защитные механизмы — не слабость. Это архитектура психической выносливости. Это память о том, что человек — не всегда может, но всегда делает всё, чтобы остаться живым. Пусть даже через побег. Пусть даже через тишину. Пусть даже через историю, которую никто не услышит. Но эта история — есть. И