Невротический характер - Альфред Адлер

это довольно часто бывает в случае мигрени. Ее мать тоже страдала мигренями. Многие авторы утверждали, что мигрень часто «наследуется» от матери. Мы же допускаем мысль о наследовании мигреней в той же мере, что и мысль об органической обусловленности или наследовании неврозов и психозов[260]. Я уже как-то раньше[261] прояснял суть этого вопроса на случае одной семилетней девочки, а до этого часто убеждался, что приступу мигрени предшествует чувство незащищенности и обделенности и что этот приступ предназначается, большей частью по примеру матери, для того, чтобы поставить весь дом себе в услужение. Муж, отец, братья и сестры страдают от мигреней пациента не меньше, чем он сам. Так что мигрени можно поставить в один ряд с невротическими заболеваниями, которые должны обеспечить доминирование в доме, в семье. Тот факт, что это доминирование подразумевается мужским и часто может быть сведено к желанию быть мужчиной, выясняется из дальнейшего анализа. Но краткое рассуждение относительно того, что мигрени случаются в периоды менструаций, позволит нам и в этом случае увидеть недовольство женской ролью. Я нередко находил подобные взаимосвязи в случаях эпилепсии, ишиаса, невралгии тройничного нерва. Обычно оказывалось, что все эти заболевания были психогенными и возникали тогда, когда пациенту требовались более сильные гарантии безопасности. Так что причиной следует считать не наследование, а невротическую атмосферу в семье, отравляющую ребенка уже с раннего возраста. Неврозы, головные боли, мигрени, невралгия тройничного нерва и иногда эпилептические припадки наступают в такой психической ситуации, в которой надо было бы ожидать припадка ярости.

Сфера влияния нашей пациентки ограничивалась отцом, которого она, пожалуй, заполучила полностью; но это завоевание не могло полностью удовлетворить ее собственным целям, так что это «еще, еще больше!», как обычно бывает в неврозе, требовало закрепить ее право обладания отцом. Ее мать страдала мигренями, и периоды этих приступов были, как и у большинства таких больных, временем ее полного единовластия. Соответственно, наша пациентка, уже понимая ценность этой болезни, стала вести себя так, как будто тоже страдала мигренью[262]. И ей удалось то, что удавалось древнему человеку, дикарю, создавшему себе идола, который потом приводил его в содрогание: она сама сотворила себе мигрень. Конечное ее намерение, превосходство над всеми, стало самостоятельным и теперь могло вызывать у нее боль и печаль, как только пациентка нуждалась в них. Это театральное действо удавалось так хорошо, что пациентка благодаря его тенденциозной оценке уже перестала видеть в нем фикцию. Ведь этот спектакль дарил ей чувство превосходства и уверенности с мужем – так же, как раньше это было с отцом, когда эта уверенность почему-либо разлеталась вдребезги. Это была светлая сторона ее недуга, которой она, однако, никогда не могла насладиться, потому что и она сама, и ее родные, казалось, были поглощены только теневой стороной. Вызвать сочувствие мужа означало для пациентки доминировать над ним и сделать его послушным. А так как при этом всегда имелось какое-то «еще», то неизбежно должны были добавиться и другие замещающие образования, и важнейшим из них было – больше не рожать детей. Как и во многих подобных случаях (один из них я описал в «Практике и теории индивидуальной психологии»), дома этот вопрос даже не обсуждался: понятно же, что женщина с такими сильными головными болями не может иметь второго ребенка. Для полной гарантии к этому добавились бессонница, невозможность заснуть при любой помехе, упоминание о жилищных проблемах, необходимость защищать и баловать единственного ребенка[263].

То, что все эти явления были лишь новым обличьем ее старого желания равенства с мужчиной, доказал уже ее первый сон:

«Мы с мамой были на вокзале. Мы хотели навестить больного папу. Я боялась, что мы пропустим поезд. Тут вдруг внезапно появился папа. Потом я была в часовом магазине, я хотела купить часы взамен моих потерянных».

В отношении матери, которую она очень уважала, пациентка чувствует свое превосходство. Так же и в отношении отца, который делает ради нее все. Отец умер некоторое время назад. Вскоре после его смерти у пациентки случился страшный приступ мигрени. В сновидении отец оживает, и его личность означает для нее возвышение ее личностного чувства[264]. Она с давних пор была нетерпеливой, всегда боялась опоздать. Ее брат обошел ее – стал мужчиной. Она должна спешить, если хочет достичь вершины мужского личностного чувства: «Мужчина делает один прыжок там, где женщина делает сто»[265]. Накануне этого сновидения она торопилась на концерт, а мать задержала ее. Женщины часто опаздывают, а она так не хочет.

Действительность напоминает ей о том, что она все-таки женщина, как ее мама. Эта мысль заключена в картине совместного с матерью нахождения на вокзале. Ее воинственный аффект, идентичный мужскому протесту, направлен против мужчины, против отца. В ходе дальнейшего анализа часто всплывает обесценивающая мысль, что женщина сильнее, более жизнестойкая, более здоровая, чем мужчина. Добавляется еще один стимул к борьбе: то, что отец (мужчина) «вдруг внезапно появился». Таким образом, в то время как пациентка боится пропустить поезд, отстать, уступить кому-то другому (из контекста добавим: мужчине), она по мере приобретения все большего опыта замечает, что мужчина впереди, что он «наверху». Пространственные образы, абстрактные представления пространства, иллюстрирующие чувство, что тебя обошли, применяются в неврозе[266] в самом широком объеме, так как они подходят для того, чтобы посредством фиктивной, абстрактной противоположности – «всё или ничего!» – подготовить боевую позицию. Существует многократно испытанный (в основном мужчинами) бессознательный прием в живописи: власть женщины, так же как и страх перед нею, выразить тем, что поместить ее пространственно в более высокую позицию. В религиозных и космогонических фантазиях представление о превосходстве также часто выражается в том, что соответствующий образ помещается наверху. «Вечная женственность притягивает нас»[267]. В сновидении нашей пациентки просматривается антагонистическая схема «мужчина – женщина» в пространственном выражении, на что указывает, в частности, нахождение пациентки и ее матери рядом друг с другом – «мы с мамой».

Итак, первое сновидение пациентки во время лечения начинается с размышлений о роли мужчины и женщины. Даже если психотерапевт незыблемо убежден в большом значении этой проблемы для невроза, никогда не нужно упускать возможность беспристрастно истолковать продолжение сновидения и сопоставить новые подтверждающие данные с уже полученными. Дальнейшие объяснения пациентки касались цепочки для часов, которая была потеряна по вине ее мужа. Потери самих часов она не смогла припомнить. Когда я спросил ее о том, почему, по ее мнению, в сновидении вместо цепочки фигурировали часы, пациентка