Невротический характер - Альфред Адлер

Наша пациентка в детстве, будучи девочкой, тоже старалась опереться на отца, который ее весьма баловал. Мать, как это часто, к сожалению, бывает, больше была привязана к сыновьям, то есть к братьям пациентки. Эта особенность в конечном счете тоже обусловлена более высокой оценкой мужского принципа, который отцу, поскольку он сам мужчина, не соблюдать легче. Прежде всего пациентка вскоре заметила, что отец начинал усиленно заботиться о ней, как только она заболевала. Поэтому она особенно полюбила болеть, ведь тогда ее баловали еще больше, окружали любовью и кормили лакомствами. И это, наверное, означало для нее самую подходящую замену утраченной, как она считала, мужественности, поскольку она приобретала неограниченную власть в доме, все ее желания удовлетворялись, а еще можно было избежать неприятных стычек в школе и неприятных встреч в обществе, стоило только почувствовать себя больной. И да, она чувствовала себя в абсолютной безопасности, когда отец полагал, что она больна. И она стала иногда намеренно вести себя так, как если бы была больна, то есть прибегать к симуляции и аггравации[251].

Факт симуляции в детском возрасте очень часто обнаруживается в предыстории невротиков[252]. Я уделил много внимания этому явлению (в «Психическом лечении невралгии тройничного нерва»[253]) и рассказывал, как ребенок может прикидываться глухим, слепым, глупым, сумасшедшим и т. п. Е. Джонс также упоминает этот факт в своей работе о Гамлете[254] и указывает на аналогию притворства Гамлета с детским притворством. Исторических примеров – Саул, Клавдий, Одиссей и др. – вполне достаточно, и они показывают нам эту проблему в ее чистом виде. Доминирующая мысль при этом всегда одна и та же: как мне защититься от опасности, как можно избежать поражения? Ясно, что невротик, если его восприятие построено по аналогии «мужчина – женщина», усматривает в овладении какой-то ситуацией мужской эквивалент, замену мужественности и защиту от угрозы ее потерять. И техника симуляции заключается в том, что человек создает себе некую фикцию и ведет себя сообразно ей, то есть так, как если бы он имел соответствующий дефект, в то время как он твердо знает, что не имеет такового. Психически обусловленный невротический симптом проявляется, по нашему мнению, таким же образом, с той только разницей, что фикция не признается фикцией, за нее держатся как за истинную, подлинную (см. Теоретическую часть, глава III).

И как же часто понимание этой взаимосвязи позволяет нам увидеть не невротический симптом, а пограничный случай между двумя явлениями! Мы имеем в виду психологию сочувствия. Мы сочувствуем страданию другого так, как будто оно физически затрагивает нас самих. И да, мы можем даже предчувствовать это страдание еще до того, как оно наступило. Известные тому примеры – щемящее, тревожное чувство у некоторых людей, возникающее тогда, когда они видят других – горничных, кровельщиков или цирковых артистов – в опасных ситуациях или даже только думают об этом. Этот симптом встречается у людей, страдающих боязнью высоты: при опасности, угрожающей другим, они ведут себя точно так же, как если бы сами стояли, например, у окна или на скале. Движимые страхом, они отходят на безопасное расстояние от «опасного» места, то есть ощущают примерно то же, что ощущали бы сами, находясь в опасности. Обычно эти люди считают себя «стоящими наверху», и их важнейший жизненный принцип – «не упасть». В этом душевном напряжении отражаются противоположности «верх – низ», а также сильное чувство неполноценности – «Я не уверен!». Здесь явно видны чрезмерная осторожность и вчувствование, которые у невротиков настолько выражены, что иной раз они не перейдут мост из страха, что могут упасть в воду или броситься в нее. Похожие механизмы осторожности я находил при всех случаях боязни пространства; такие пациенты хотят уклониться от принятия решения, хотя могли бы справиться с ситуацией, с каким-то вызовом жизни или требованием сексуального партнера. Так же обстоит дело и при других фобиях, как я показал при обсуждении сифилидофобии[255]: это «вчувствование» в какое-то состояние, еще не наступившее, но с некоторой вероятностью ожидаемое, создает характерные симптомы и оказывается очень подходящим средством предохранительной тенденции, заменяя во многих случаях суровые предписания морали. При внимательном рассмотрении становится ясно, что подобное вчувствование в целях защиты от опасности лежит в основе любой черты характера, подобно тому как, согласно формуле категорического императива Канта, поступки каждого отдельного индивидуума должны быть такими, чтобы их можно было возвести до универсальной общечеловеческой максимы[256].

Итак, аналогично защитным фикциям симулянта[257], у всех людей, но особенно у невротически предрасположенных детей, имеются фикции, максимы, лозунги, которые предназначены для осуществления более сильной защиты соответственно их более сильному чувству неполноценности. И все эти формулы сводятся к простой сути: поступай так, как если бы ты превосходил всех или хотел этого! Содержание такого поведения, часто квалифицируемое как замена желания мужественности, предопределяется опытом ребенка или видом его органической неполноценности как цель, задающая направление, но при особых обстоятельствах из-за невротических событий претерпевает особые модификации, которые следует распознавать как изменение формы.

Посредством сопровождающих неприятных психических явлений неполноценность органов задает направление желаниям и таким образом включает процессы компенсации в психической надстройке. Здесь мы также видим предохранительную тенденцию в действии[258], и чаще всего она целесообразна и работает с неким страховочным коэффициентом, давая таким образом повод для сверхкомпенсации[259]. Превращение заикающегося Демосфена в великого оратора Древней Греции, глухонемой Клары Шуман – в музыканта-виртуоза, а также близорукий Г. Фрейтаг, многие поэты и художники с аномалиями зрения и музыканты с аномалиями слуха, ставшие известными благодаря своему творчеству, – все это примеры того, как посредством повышения внимания, усиленной тренировки и приобретенного мастерства осуществляется предохранительная тенденция к компенсации. То же самое происходит с болезненным ребенком, который хочет быть героем, и с неуклюжим мальчиком, страдающим гипотиреозом, который пытается быстро бегать и хочет впоследствии всегда быть первым.

Но чтобы направление предохранительной тенденции соответствовало цели, оно должно придерживаться конкретных примеров. И здесь мужчина представляется личностному чувству ребенка гораздо более выразительным образцом, чем женщина. По-видимому, женский образец берется для подражания только после предшествующей борьбы и только в том случае, если в восприятии ребенка это обеспечит достижение господства при меньшем расходе сил.

С нашей пациенткой дело обстояло так, как