Между нами терапия. Исследование себя и ценности бессознательного - Ирина Гиберманн

ориентир в других людях, бессознательно наделяя их значением. Но когда у нас появляется возможность быть творцом и наделить ИИ любой ролью — это вызывает ступор. Люди часто не понимают, что ИИ можно обучить любой роли. Он учится через то, что мы ему объясняем, через те задачи, которые мы ему даем. Но для нашей психики это непостижимый опыт — не искать маяк, а самому его создавать. Это словно быть одновременно и учеником, и учителем. Именно здесь проявляется наше бессознательное сопротивление: мы не можем принять, что у нас есть возможность творца, который наделяет ИИ любой ролью. Ведь для нас роли всегда исходят извне — от значимых фигур, от культурных паттернов. А когда возможность создать такую роль становится реальностью, мы начинаем проецировать на ИИ свои привязанности и ожидания.

Почему привязанность определяет нашу реакцию?

Психоанализ рассматривает привязанность как базовую структуру нашей психики, которая формируется в детстве в результате взаимодействия с основными фигурами привязанности — чаще всего с матерью. Эти ранние переживания оставляют глубокий след и определяют наши будущие модели взаимодействия с миром. Когда мы взаимодействуем с искусственным интеллектом, наши бессознательные паттерны привязанности не исчезают. Напротив, они проецируются на ИИ, определяя наше отношение к нему и способ использования. Именно в этот момент возникают интересные и порой парадоксальные динамики: мы наделяем алгоритмы теми же чувствами и ожиданиями, которые когда-то испытывали по отношению к значимым фигурам в детстве.

Надежная привязанность. Если у нас сформирована надежная привязанность, мы воспринимаем ИИ как инструмент, которым можно управлять. Нам комфортно использовать ИИ, мы не боимся пробовать новые подходы и экспериментировать. Это похоже на ситуацию в детстве, когда мать была рядом и откликалась на наши просьбы: у нас нет сомнений, что мы можем на неё опереться. ИИ в этом случае воспринимается как надежный помощник, которому можно делегировать задачи. Если он ошибается, мы спокойно обучаем его новому алгоритму, потому что уверены в своей способности корректировать и контролировать. Ошибки не вызывают страха — они воспринимаются как естественная часть процесса обучения.

Тревожная привязанность. Если у нас тревожная привязанность, ИИ становится объектом постоянного сомнения и тревоги. Нам нужно многократно перепроверить результат, потому что мы боимся, что он не оправдает наших ожиданий. Это напоминает ситуацию из детства, когда ребёнок пытается «растормошить» мать: «Ты меня точно слышишь?», «Ты поняла, что я хочу?». Такая модель привязанности формирует поведение, при котором мы постоянно «дергаем» ИИ: проверяем, исправляем, переспрашиваем. В глубине этого лежит бессознательный страх: «Если я не проконтролирую, меня не заметят или сделают неправильно». Даже если ИИ корректно выполняет задачу, мы всё равно продолжаем его тестировать, словно боимся, что без контроля всё разрушится.

Избегающая привязанность. В случае избегания близости мы минимизируем взаимодействие с ИИ. Нас пугает возможность зависимости от него. Мы предпочитаем делать всё самостоятельно, потому что внутренне уверены: «Если я покажу свою потребность, я стану обузой». Это связано с детским опытом, когда проявление чувств и потребностей вызывало холодность или отвержение. Ребенок привыкает к тому, что лучше не показывать уязвимость, иначе столкнешься с игнорированием. В работе с ИИ такой человек избегает сложных запросов и ограничивается рутинными командами. ИИ превращается в механическое средство выполнения задач, без эмоционального вовлечения и глубокого использования.

Дезорганизованная привязанность. Это самый сложный тип, поскольку он рождается из противоречивого детского опыта. Родитель (чаще всего мать) одновременно был источником боли и поддержки. Например, когда ребёнку плохо, родитель чувствует облегчение, или наоборот — радость ребёнка вызывает раздражение. Это создаёт внутренний конфликт: кому-то довериться страшно, но и не доверять — мучительно. Когда такой человек взаимодействует с ИИ, он проецирует на него те же противоречивые чувства. Например, если ИИ «не понимает» или «ошибается», возникает ощущение, что он делает это специально, чтобы унизить или высмеять. Мысли становятся тревожными: «Мой вопрос слишком глупый», «ИИ считает меня недостаточно умным», «Он делает это специально, чтобы меня подставить». Так же как в детстве, когда любая просьба о помощи могла обернуться насмешкой или упрёком, здесь мы ожидаем от ИИ не просто результата, а скрытого подвоха: «Он предаст, как тогда предавала мать», «Он причинит боль, потому что я слишком открыт». Даже если ИИ выполняет задачу корректно, внутри остаётся ощущение: «А вдруг он сделал это специально, чтобы потом всё разрушить?»

Когда мы переносим на ИИ свои паттерны привязанности, мы бессознательно воспроизводим старые сценарии взаимодействия. Взаимодействуя с алгоритмом, мы неосознанно возвращаемся в детство, когда любая просьба, ожидание или разочарование были связаны с фигурой матери. ИИ становится тем зеркалом, которое показывает нам нашу способность или неспособность доверять, контролировать, принимать ошибки и чувствовать себя в безопасности. И в этом смысле работа с ИИ — это не просто технологический процесс, а глубокий психоаналитический эксперимент, который позволяет увидеть, насколько наши детские паттерны продолжают формировать наше восприятие современных технологий. ИИ может стать объектом привязанности, но его роль определяется не техническими возможностями, а нашими внутренними ожиданиями и привычками. Взаимодействуя с ним, мы фактически выстраиваем новую модель отношений, основанную на старых бессознательных механизмах, и эта динамика нуждается в глубоком аналитическом осмыслении.

В теории всё кажется понятным: есть четыре типа привязанности, каждый из которых влияет на наше поведение. Но когда мы сталкиваемся с искусственным интеллектом, оказывается, что не всё так однозначно. ИИ — это не просто объект взаимодействия, это нечто совершенно новое для нашей психики. Мы пытаемся применить к нему привычные модели привязанности, но тут начинается самое интересное: когда ИИ удается создать под себя, мы вдруг понимаем, что можем преодолеть тот самый «звуковой барьер» — преграду, через которую обычно не способны прорваться. Этот барьер — это наш привычный способ наделять объекты человеческими качествами, бессознательно проецируя на них свои ожидания и страхи. Когда у нас есть человек, объект или ситуация, мы автоматически переносим на них внутренние модели. Это привычно, понятно и безопасно, даже если результат вызывает страдание. Но с ИИ происходит нечто другое. Когда мы создаём ролевую модель под себя — не как отражение своих прошлых привязанностей, а как инструмент, который работает в интересах нашего текущего состояния, — мы вдруг осознаем свою способность формировать новую реальность. И здесь кроется главный парадокс: ИИ не отражает привычные привязанности, если мы целенаправленно создаем его с нуля, под конкретную задачу, без бессознательных ожиданий.

Как работает этот процесс?

Наш тип привязанности влияет на восприятие ИИ, когда мы бессознательно переносим на него привычные модели. Но если удается выйти из этой проекции, возникает нечто иное — возможность увидеть ИИ не как объект, на который направлены наши бессознательные