Отель «Война»: Что происходит с психикой людей в военное время - Арлин Одергон

В самых острых случаях часть общества не только двигается дальше, но и требует, чтобы травматическое событие было вычеркнуто из истории. В таком случае возникает полный разрыв. Происходит попытка вырвать страницу истории, как будто ее никогда не было, или переписать ее. В бывшей Югославии постоянно осуществлялся пересмотр истории, даже по мере того как развивались события вокруг этнических чисток.

В боснийском городе Фоча были убиты все мусульмане, которых не депортировали, а город был переименован в Србинье («место сербов»). Люди, принимавшие участие в «зачистке», получили медали Милоша Обилича, того самого косовского мстителя. Мечети XV и XVI веков, шедевры исламской архитектуры, были взорваны. Когда сербского мэра спросили, зачем было разрушать мечети, он ответил: «В Фоче никогда не было мечетей». Похожая история произошла в городе Зворник, где после подрывов мечетей новый мэр-серб полностью отрицал их существование[309].

В мире существует весьма значимое движение за пересмотр истории холокоста, и некоторые заявляют, что никакого холокоста не было и вся эта история сфабрикована евреями – или что ее масштабы сильно преувеличены. К примеру, ставится под сомнение количество жертв, большинство из которых приписывается тифу, а не газовым камерам[310]. История колонизации по всему миру полна событий, о которых рассказывают как о героических и приключенческих авантюрах, а не как о зверствах и травме.

Хотя исторический ревизионизм обычно ассоциируется с экстремистскими и националистическими группами, мы все пересматриваем историю, если хотим с ее помощью защитить свои интересы и подтвердить невиновность, а не понять действительное положение вещей. Целенаправленные усилия по искажению исторических фактов и дезинформация лишь усугубляют проблему.

Телевизионные новости

Когда люди, страдающие от насилия, пыток, депортации и геноцида, призывают на помощь весь мир и видят, что тот от них отворачивается, это приводит к обострению травмы. При этом все мы читаем газеты и смотрим телевизор, узнаём о невыносимых страданиях, а затем отправляемся по своим делам, почти не реагируя. Возможно, мы считаем, что в мире слишком много трагедий, чтобы можно было всем посочувствовать. Возможно, мы ощущаем нечто вроде прохладного отчуждения, которое сами не в силах объяснить, некую дистанцированность от ужасающих событий, которые происходят словно в параллельном мире и совсем не затрагивают нас. И вообще у нас едва хватает сил на свою собственную жизнь и повседневные дела. Интересный факт состоит в том, что все это – описание динамики психической травмы. Часть нашей души и нашего общества уходит вперед, стремясь вернуться к нормальной жизни и забыть о событиях, «засвидетельствовать» которые слишком страшно.

Рис. 15.4. «Мир продолжает жить», художник Арпана Каур

Когда мы впервые были в Хорватии, то оказались в городе, сильно пострадавшем от войны. Люди съехались на форум со всех регионов Хорватии и из Боснии. Это была смешанная группа хорватов, сербов и боснийцев; мы работали над проблемами последствий войны. Приехавшие из Сараева держалась вместе и быстро передружились. Иногда они опаздывали на занятие на несколько минут из-за того, что одному из них, молодому человеку в инвалидном кресле, требовалась помощь при подъеме по лестнице. Это была прекрасная группа, и большинство участников семинара отмечали, что они относятся друг к другу с особенной теплотой и у всех у них особый – городской, сараевский – стиль поведения. Некоторые считали, что эта группа ведет себя отстраненно, однако в одном из групповых обсуждений выяснилось: дело обстоит совсем не так. Людям из Сараева казалось, что остальные участники форума дистанцируются от них из-за их военной травмы. Хотя все присутствовавшие перенесли войну и многие были психически травмированы, жители Сараева пережили настоящий ад.

Женщина из этой группы сказала остальным участникам форума: «Мы чувствуем, что вы отстраняетесь от нас. Вы обращаетесь с нами как с музейными экспонатами», «Вы смотрите на нас, но боитесь притронуться». В этот момент напротив первой села другая женщина и сказала: «Я наблюдала за кошмаром в Сараеве по телевизору. К тому времени война в Хорватии закончилась, и, хотя я жила всего в 200 километрах от Сараева, мне казалось, что это происходит где-то далеко. Я помню, что ничего не чувствовала. И думала: слава Богу, что все это происходит там, а не здесь». Когда она произнесла эти слова, сидя лицом к лицу с женщиной из Сараева, которой пришлось вынести мучительнейшую личную потерю, из глаз у людей полились слезы. Я никогда больше не видела подобного: у каждого из 60 участников текли слезы. Мы с Лейном тоже заплакали. Профессиональная переводчица начала рыдать и очень переживала, что не может успокоиться. Мы заверили ее, что это нормально, она села на пол и предалась слезам. Переводить начали добровольцы, а остальные рассказывали о том, как дистанцировались от боли и изолировались друг от друга и даже за событиями в соседней деревне наблюдали по телевизору – точно так же, как за ними спокойно наблюдал весь остальной мир.

Молчание, дистанция и нейтралитет

Наше молчание перед лицом жестокости следует понимать не только как отсутствие заявлений. Оно представляет собой нечто гораздо большее. Молчание учитывается при планировании и применении жестокостей. Оно – центральный элемент в динамике психической травмы. При виде жестокости мы замолкаем. Нам навязывают молчание множеством способов: кто-то манипулирует нашей индивидуальной и коллективной склонностью перекладывать ответственность на других, демонизировать соседей, любой ценой добиваться для себя безопасного существования, воспринимать этнические конфликты как обычное явление и заниматься только повседневными делами. Когда нет гарантии, что мы замолчим сами, молчание навязывают посредством тактики устрашения. Те, кому это выгодно, делают ставку на наше молчаливое соучастие, на отсутствие реакции. Однако каждый из нас тоже получает выгоду, игнорируя то, что совершается от нашего имени, и ища для себя преимущества и привилегии.

Описание этнических чисток и геноцида как конфликта, разгоревшегося между двумя группами, может означать негласное принятие националистических заявлений о том, что некоторые этнические группы опасны сами по себе. При переходе от многонациональных империй к однородным национальным государствам создатели этих государств зачастую изображали ужасы депортаций, этнических чисток и геноцида как неизбежные общественные и национальные трения[311]. Историк Р. Г. Суни цитирует исследователя Бернарда Льюиса, который писал:

Для турок армянское национальное движение представляло смертельную опасность… Населенные армянами территории тянулись через всю Турцию – от Кавказских гор до средиземноморского побережья, в самом сердце страны, и отказ от этих земель означал бы не просто уменьшение территории, но и распад турецкого государства на части. Расположенные бок о бок армянские и турецкие деревни веками жили в добрососедских отношениях. Теперь же между ними началась ожесточенная борьба – борьба между двумя нациями за обладание единой родиной, завершившаяся в 1915 году страшной резней, в которой погибло полтора миллиона армян.

Суни отмечает, что этот отрывок предполагает легитимность национального государства и характеризует район исконного проживания армян как территорию, на которой они стали представлять собой препятствие для национальных притязаний турок[312].

Если рассуждать так, геноцид армян можно считать неизбежным. Хотя армянские и турецкие деревни, по словам автора, «жили в добрососедских отношениях», мы начинаем ждать конфликта между ними. Подобная логика так распространена, что мы качаем головой и пожимаем плечами, соглашаясь с неизбежностью этнических конфликтов и неспособностью людей примириться со своими различиями.

Как мы видели, в бывшей Югославии жестокость и геноцид зачастую выдавали за гражданскую войну, уходящую корнями в вековую напряженность между балканскими народами, которые исторически и по природе якобы не способны жить вместе и обречены на регулярные вспышки насилия. Мы легко можем согласиться с тем, что это слишком сложно для нашего понимания, к тому же эти народы в любом случае убивают друг друга уже на протяжении столетий. Президент Клинтон нарушил свое обязательство отменить эмбарго на поставки вооружений, оставив боснийцев без оружия, потому что его администрация и средства массовой информации описывали конфликт как многовековую этническую напряженность[313]. Точно так же западные средства массовой информации изображали геноцид 1994 года