Отель «Война»: Что происходит с психикой людей в военное время - Арлин Одергон

отдельного человека. Любая роль требует множества точек зрения, которые позволили бы ей полностью воплотиться и дифференцироваться. Однако личность тоже представляет собой нечто большее, чем роль. Выражая свое мнение в рамках одной из ролей, можно обнаружить в себе черты и другой роли – и у вас может появиться желание хотя бы на секунду сменить позицию[284].

Роли можно представить себе как узловые точки в скрытой структуре конфликта. Роли имеют архетипическую природу: угнетатель и угнетенный, свой и чужой, изгоняющий призраков и призывающий их[285]. Я предпочитаю определять взаимодействие ролей как «глубинную структуру»[286], которая проявляется вновь и вновь вне зависимости от изменяющегося содержания. Когда каждая из сторон успела испытать на себе насилие со стороны противника, разрешение конфликта требует серьезной работы не только с последствиями насилия, имевшими место во взаимоотношениях различных групп в те или иные моменты истории, с выявлением ответственных сторон, но также и со глубинной структурой конфликта между угнетателем и угнетенным, которая снова и снова воспроизводит себя в истории. Роли остаются прежними, меняются только люди, которые их исполняют[287].

Групповой процесс: террор, изоляция и общество

Однажды во время форума в Хорватии собравшиеся начали разговор о том, что их труд на благо сообщества никому не нужен. Все участники форума были активистами в своих сообществах и занимались разработкой различных программ, социальной работой, разрешением юридических и психологических проблем; среди них были учителя, управленцы и т. п. Несколько участников рассказали, как коллеги и общество планомерно отвергали их идеи как глупые и бесполезные, что усугубляло чувство безнадежности в период духовной и экономической депрессии в Хорватии. После сессии мы обнаружили, что та же самая динамика актуализировалась и в нашем взаимодействии. Мы узнали, что одна из участниц, которая никогда прежде не бывала на таких форумах, чувствовала себя разочарованной из-за того, что другой участник то и дело подшучивал и отпускал саркастические замечания в адрес выступавших. Ей казалось, что никто никого не принимает всерьез, поэтому она боялась даже слово сказать.

Готовясь к следующему дню, мы с коллегой заинтересовались структурой этого процесса. Нам казалось, что мы упустили в работе нечто важное. В конце концов мы решили, что утро вечера мудренее. Я задремала, но постоянно просыпалась с чувством дискомфорта и недомогания. Я ругала себя за то, что выпила вина за ужином, и очень хотела уснуть, чтобы с утра быть в форме. Но уснуть я не могла. Я пребывала в странном состоянии. Все тело покрылось холодной испариной. Что за чертовщина? Я сконцентрировала внимание на этой испарине и, к своему большому удивлению, поняла, что чувствую сильнейший страх. Но чего я боялась? Неужели своей неспособности понять динамику группы? Я знала, что часто не могу заснуть, пока не разберусь в каком-то вопросе. Но испытывать из-за этого ужас?! Затем я осознала, что терроризировать меня должен был некий «призрак». Мои волнение и растерянность сразу же исчезли, как только я поняла, что чувство страха и призрак, вызвавший эту эмоцию, были ролями в рамках поля – ролями, которые в тот момент были очень значимы в Хорватии. Именно они определяли нашу групповую динамику.

Я записала свои догадки и легла спать. Утром я обсудила это с Арье Лейном, и потом в кратком введении в работу группы мы упомянули о процессе, происходившем накануне, – в частности, о том, как чувство ненужности своего участия в жизни сообщества может затронуть травматический опыт, связанный с тактиками террора, и привести к выталкиванию человека из общественной жизни. Мы организовали обсуждение, чтобы выяснить, в каком направлении группа хотела бы двигаться дальше. Та женщина, которая ранее боялась выступать, вдруг вышла в центр комнаты и попросила слова. Она рассказала страшную историю, которую никому до этого не рассказывала. Во время войны ее беспричинно арестовали, держали взаперти три дня, унижали, запугивали и угрожали тем, что она может «исчезнуть». Она никогда не говорила родным или кому бы то ни было о том, где провела эти три дня. Когда она заговорила, ее начало трясти от воспоминаний об ужасе, который ей пришлось пережить, и от смущения перед группой. Все участники заверили ее, что хотят услышать ее историю. Мы видели, как ее страх быть отвергнутой группой в ту минуту соединился с происшествием 10-летней давности, когда ее изолировали от общества и чуть не убили.

Увидев, что группа готова принять ее выбор – рассказать свою историю или нет, а если да, то как именно, – она продолжила. Мы встали рядом с ней в знак поддержки[288]. Тем не менее ее по-прежнему била дрожь. Мы сказали, что, может быть, и для нее, и для всех нас было бы полезно, если бы мы сыграли ту «роль» или тот «голос», который продолжал препятствовать ее попытке донести свой рассказ до слушателей, – ту часть группы или сообщества, тоже интериоризованную, которая пытается изгнать ее, угрожая «исчезновением». Мы подобрали голос страшной «призрачной роли», которая сыпала угрозами гибели и прогоняла ее, а также тот голос, который не хотел слушать ее историю. Многие согласно кивали, узнав знакомый «голос», который говорил: «Нам неинтересно. Это невозможно тяжело слушать. Слишком много всяких историй. Не расстраивай нас. Бывают истории и пострашнее».

Один из участников вызвался сыграть роль «призрака», не желающего ее слушать. Он говорил от своего имени: «Я не могу внимательно слушать тебя, потому что у нас слишком много мертвых и они уже никогда не расскажут свои истории». Он сказал, что мог бы выразить свои боль и возмущение только одним способом – выйдя на главную площадь и совершив самосожжение. При поддержке моего коллеги Арье Лейна ему удалось отчасти выразить свою ярость не в словах, а в движении, которое проявилось у него спонтанно и вылилось в неистовый танец – демонстрацию гнева, страсти и жизненной силы.

Затем слово взял тот, кто днем ранее подшучивал над выступавшими. Он подбодрил женщину, сказав, что группа тепло относится к ней, готова принять и защитить ее. Женщина была тронута тем, как он и вся группа ее принимают. Она перестала дрожать и плакать и сказала, что испытывает большое облегчение, впервые рассказав свою историю. Группа продолжила обсуждение, подробно останавливаясь на тех аспектах отношений в обществе, которые лишают людей голоса и мешают им рассказывать о важных для себя вещах. Они говорили о необходимости проработки травматического опыта в собственных сообществах и значимости участия каждого человека в объединении людей вокруг.

Разорвать порочный круг

Тактики террора нацелены на то, чтобы лишить нас выдержки или способности протестовать. Они призваны запугать нас и лишить голоса – или же вызвать реакцию, ведущую к дальнейшему углублению кризиса. Стремясь разорвать этот порочный круг, мы должны осознать, что сами поддерживаем этот циклический процесс.

Чтобы снять заклятие, необходимы личная и политическая сознательность. Процессуально ориентированная психотерапия, разработанная Арнольдом Минделлом[289], позволяет уникальным образом сочетать индивидуальную и групповую работу. Через осознание своего восприятия, реакций и особенностей коммуникации, а также поляризации ролей и призраков в системе можно понять механизм системных взаимодействий на внутриличностном уровне, в межличностных отношениях и в сообществе. Начиная понимать процесс взаимодействия на внутриличностном уровне, мы выходим из тупика, и нам становится легче общаться с внешним миром и помогать общаться с ним другим. Также мы можем иметь опыт взаимодействия с неким общим полем, предопределяющим и включающим в себя тот или иной конфликт. Сосредоточение на внутреннем мире не заменяет работу вовне, а, скорее, делает ее возможной. Мы получаем возможность активно урегулировать конфликты как в своей внутренней жизни, так и в межличностных отношениях и в жизни общества, а не страдать, вновь и вновь воспроизводя их.

Махатма Ганди считал, что «человеческое самосознание раскрывается и возрастает во всей своей сложности лишь в процессе противоборства с вызовами окружающего мира». По Ганди, «самореализация возможна только через включенность в мировые события»[290]. Он верил в то, что человечество неделимо