Между нами терапия. Исследование себя и ценности бессознательного - Ирина Гиберманн

впервые осознанными. Уже можно назвать. Уже можно спросить: «а что, если монстр под кроватью?», «а что, если мама больше не вернётся?», «а если в садике случится что-то страшное?», «а вдруг будет плохая погода и я не справлюсь?». Мысли становятся вариантами. Не твёрдой формой, а возможностью. И именно поэтому страхи в этом возрасте обретают новую структуру — структуру вероятности. Ребёнок начинает экспериментировать с возможным. Он впервые встречается с тем, что событие может случиться. Не происходит — но может. И в этом — и страх, и наслаждение. В этом — движение психики внутрь сценария. А вдруг? А что, если? А как быть, если? Это то, из чего потом родится тревога, но сейчас это просто первая проба в сторону гибкости сознания. Именно в этом возрасте появляются навязчивые идеи. Надо взять с собой игрушку. Надо сделать это именно так, как в прошлый раз. Потому что если нет — может случиться что-то не то. В этом есть и попытка контролировать реальность, и та самая первая стыковка со страхом утраты контроля. Потому что реальность больше не жёсткая. Она становится подвижной, и от этого — пугающей. Ролевые игры становятся способом эту подвижность удерживать. Я пробую быть братом. Или младшим. Или мамой. Или бейби. Или львом. Или доктором. Я выстраиваю сцену, в которой могу отыграть то, чего боюсь. Или наоборот — то, чего хочу. И это уже не просто «воспроизводство». Это — вмешательство. Я начинаю влиять на мир через воображение.

Почему детям так важны эти игры, все эти «давай, как будто бы»? Почему им недостаточно просто складывать пазлы или собирать по инструкции? Потому что там нет жизни. А в игре — есть. В игре — это я. В игре я могу быть большим. Я могу быть сильным. Я могу ошибаться и не разрушаться. И потому именно здесь начинается самое главное: я могу регулировать свои чувства через вымышленное. Мама обнимет. Папа поругает. Монстр исчезнет. Всё может быть — и всё можно пережить.

На этом этапе лексикон — да, именно лексикон, а не просто набор слов — расширяется. Уже появляется: «давай снова тот мультик», «как тогда», «помнишь, было…». Речь цепляется за опыт. Появляется опора на прошлое. Впервые начинает оформляться время — не как часы, а как связность. Я что-то уже пережил — и могу к этому вернуться. Уже можно воспроизвести — не буквально, а сюжетно. И именно в этом возрасте фантазии становятся источником одновременно спасения и угрозы. Они могут утешить: «мама вернётся». А могут парализовать: «а вдруг не вернётся». И в этом — весь механизм взрослой тревоги. Он рождается здесь. Между «я придумал» и «а вдруг это правда».

Поэтому в этом возрасте особенно важно заканчивать игру. Говорить: «а теперь ты снова ты, а я — я». Возвращать себе идентичность. Иначе сцена затянет. Иначе «как будто бы» продолжит жить внутри как вторая реальность. И потом мы встречаем взрослых, которые не вышли. Которые застряли в роли. Которые до сих пор — не совсем они. Модус «как будто» учит нас быть с множественным смыслом. Не с одним значением, а с пространством вариантов. Он закладывает основу для творчества, для исследования, для умения выдерживать амбивалентность. Он даёт психике право фантазировать — и возможность возвращаться. Это не просто игра. Это способ держать неопределённость — и не разрушаться.

Рефлексия — высшая точка развития памяти

После пяти лет внутри психики происходит почти незаметный, но решающий поворот. Это не скачок. Не рывок. Не смена декораций. Это скорее щелчок объектива. Вдруг появляется фокус. Вдруг становится видно, что всё, что происходило до этого, происходило не просто где-то. А со мной.

Появляется способность не просто помнить сцену — а увидеть себя внутри этой сцены. Как будто из глубины психики поднимается наблюдатель. Тот, кто умеет не только пережить, но и отметить, осмыслить, разобрать по частям, задать вопрос. Тот, кто умеет уже не просто чувствовать страх, а подумать: откуда он, почему именно сейчас, чем он похож на тот, что был раньше. Это и есть рефлексия. Не как абстрактное самопознание, не как интеллектуальная игра, а как психическая компетенция видеть себя в опыте. Выносить себя в точку обзора. Размещать себя в нарратив. Это уже не просто моя история. Это я, который вижу, как она на меня влияет. Именно здесь появляется та самая формулировка, которую мы всю жизнь ищем: «я понял, что…»

Я понял, что я боюсь не темноты, а одиночества в темноте. Я понял, что я не злюсь на тебя, — я злюсь, потому что снова чувствую себя брошенным. Я понял, что я боюсь делать выбор, потому что внутри всё ещё живёт мальчик, которого заставляли выбирать между собой и мамой. Это не просто воспоминание. Это не просто осознание. Это взгляд. Взгляд, который соединяет момент, чувство, последствия, значение. Взгляд, который даёт возможность не просто помнить, а опираться на память как на смысл. До этого «я» было как будто внутри сцены. Теперь «я» появляется рядом с ней. Смотрит. А потом ещё и говорит. Именно здесь зарождается внутренний диалог, внутренний голос. Именно здесь появляются зачатки совести, выбора, способности не просто реагировать, а принимать решения. Вот почему это не просто следующий этап памяти. Это начало субъектности. Я — уже не просто связка реакций. Я — тот, кто знает, что он чувствует, и может решить, как с этим обойтись.

Рефлексия — это не про сложные слова. Это про внутреннее присутствие. Про то, чтобы быть внутри себя в моменте и одновременно — быть рядом с собой. Именно она делает возможным то, что раньше было невозможным: удержать боль, не перепутав её с собой; разобрать страх, не став его рабом; увидеть обиду, не утонув в ней. Это и есть зрелость психики — уметь видеть страх и при этом оставаться собой. Не растворяться в нём, не отдавать ему власть, а включить его в историю, назвать, понять, осветить. Тогда он перестаёт быть тенью и становится знаком. Следом. Контуром. Местом, где я могу быть внимательнее к себе.

Когда память становится страхом

И вот теперь становится ясно, к чему мы всё это время приближались. Мы не просто говорили о памяти как о функции. Мы шли за движением психики — от телесной реакции к символу, от ощущения к нарративу, от фрагмента к связной истории. Чтобы увидеть: именно в этих движениях и рождается бессознательное. Потому что всё, что не удержалось, —