Личность и патология деятельности - Блюма Вульфовна Зейгарник

Токарский замечает при этом, что глупец понял наказ, запомнил его, сделал заключение, но не усмотрел при этом существенно изменившихся условий. «Глупец, – замечает он, – видит и слышит не то, что существует в действительности, а лишь малую часть его».

Выйти за пределы привычных, конкретных, имевших место в их личной жизни, связей больные не могут. Решающим для их суждений является совокупность всех конкретных признаков, от которых они не могуг отвлечься. Эта невозможность отвлечения от совокупности конкретных признаков и деталей приводит к тому, что больные не могут правильно решить задачу, если она требует сопоставления этих признаков, оттормаживания одних, выделения других. Из-за этого крайне суженного круга ассоциаций, малого круга знания и умений больные крайне ограничены в возможностях и могуг действовать лишь при некоторых жестоко предопределенных условиях.

Резюмируя, можно сказать, что мыслительная деятельность подобных больных несовершенно отражает окружающие их связи и явления, ибо полноценный процесс отражения объективных свойств и закономерностей вещей всегда предполагает умение абстрагироваться от конкретных деталей. Указывая, что человеческое познание представляет собой переход от чувственного созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике.

В. И. Ленин подчеркивал, что акт обобщения представляет собой отход от конкретности. «Подход ума (человека) к отдельной вещи, снятие слепка (= понятия) с нее не есть простой, непосредственный, зеркально-мертвый акт, а сложный, раздвоенный, зигзагообразный, включающий в себя возможность отлета фантазии от жизни»[19]. Этот «отлет» от конкретных отношений осуществляется благодаря речевому мышлению.

Л. С. Выготский был первым из психологов, поставившим задачу изучения перехода от непосредственно чувственного обобщения к логическому понятийному мышлению. Исследования Л.С. Выготского показали, что слово является не только носителем, но и инструментом обобщенного отражения Действительности.

У наших же больных слово не выступает в качестве носителя обобщения. Оно остается, по определению И.М. Сеченова, «кличкой»[20].

Останавливаясь в своей работе «Элементы мысли» на процессе образования понятия у ребенка, И.М. Сеченов указывает, что не всякое знание и пользование словами означает овладение его значением, что, хотя маленький ребенок может правильно употреблять такие слова, как «растение», «животное», они являются для него лишь общими «кличками» для сходных предметов. Лишь пользование общим понятием приносит правильное понимание, лишь оно дает возможность «действовать», как выражается И.П. Павлов, – оно приносит человеку «чрезвычайную выгоду». Оперирование же «кличками» этого не дает. Они не являются полноценным инструментом мышления.

Исследования высшей нервной деятельности обнаруживают нейродинамическую основу описанных нами нарушений. Патофизиологические исследования, проведенные рядом наших больных в лаборатории С.Д. Каминского, обнаружили слабость раздражительного процесса, нарушение его подвижности, слабость процессов внутреннего торможения. Эти данные находятся в соответствии с исследованиями проф. Красногорского над олигофренами, выявившими у последних слабость раздражительного процесса, выраженное последовательное торможение, слабость процессов внутреннего торможения. Естественно, что подобные нарушения высшей нервной деятельности должны были привести к образованию лишь узкого круга временных связей. Исследования, проведенные над умственно отсталыми в Институте дефектологии Академии педагогических наук А.Р. Лурия и его сотрудниками (С. Д. Хомская, О.К. Тихомиров, А.Л. Мещеряков), выявили нарушения нейродинамики двух сигнальных систем.

Описанный вид нарушения мышления может на первый взгляд показаться аналогичным несовершенному мышлению маленького ребенка-дошкольника. В действительности это не так: хотя маленький ребенок в своих суждениях тоже опирается на частные, в основном образно-чувственные связи, хотя он еще не владеет абстрактными понятиями, однако ребенок способен образовывать новые понятия, круг его ассоциаций быстро расширяется, диапазон его знаний об окружающем мире постоянно увеличивается и усложняется. У больных описываемой группы процесс образования новых понятий нарушен, знания об окружающем скудны и несовершенны.

2. Искажение процесса обобщения

Нарушение процесса обобщения принимает часто форму, являющуюся как бы антиподом только что описанного. Клинически такое нарушение определяется как бесплодное мудрствование, как выхолощенное резонерство.

Больные, у которых мы обнаружили искажение процесса обобщения, относились большей частью к группе параноидной формы шизофрении. При описании их психического состояния отмечалось, что они живут в мире своих бредовых переживаний, не интересуются реальной обстановкой. Речь больных носит вычурный характер, изобилует штампованными фразами. Подобные больные многоречивы, пытаются к незначительным, обыденным явлениям подходить с «теоретических позиций». Так, например, говоря о шкафе, один такой больной назвал его «ограниченной частью пространства». В беседе такие больные способны затронуть любые вопросы общего характера, но не могут просто ответить на конкретный вопрос. Так, рассказывая о товарище, которого он характеризовал как доброго человека, больной прибавляет тут же: «Что такое добро и зло? Это определение относительно, положительное и отрицательное, как вопрос об электронах и вселенной», «Плохо – это качественная сторона, значит, надо хорошую. Но плохое может сойти за хорошее, противоположности не бывает».

Приводим для иллюстрации несколько выписок из историй болезни этой группы больных.

Больной П. (история болезни д-ра Гоголева)

1927 г.р. Диагноз: шизофрения. До 1950 г. был практически здоров. Рос и развивался нормально. В школе и институте учился хорошо, работал в Доме народного творчества. В 1950 г. начал рассказывать, что на работе его травят, за ним следят, вокруг переодетые агенты, заявил, что он «приключен» к радиосети.

Психический статус: ориентирован, вял, временами сам с собою разговаривает, нелепо жестикулирует, смеется, дурашлив, манерен, гримасничает. Временами возбужден, агрессивен, кричит, чтобы его «отключили», он включен в радиосеть, «голова его превращена в грандиозную приемо-передаточную станцию». Окружающие знают его мысли.

После проведения инсулиновой терапии состояние изменилось. Исчезли идеи отношения, поведение стало упорядоченное, стал более общительным, доступным.

Данные экспериментально-психологического исследования

В опыте на классификацию предметов больной объединяет карточки следующим образом:

1) Лыжник и свинья, объясняя: «Это означает противоположность зимы и лета; зима – это мальчик на лыжах, а свинья на зелени».

2) Карандаш и козел: «Обе картинки, нарисованные карандашом».

3) Самолет и дерево, объясняет: «Это небо и земля».

4) Жук и лопата: «Лопатой землю роют, и жук тоже копается в земле».

5) «Кошка на столе, и слива тоже на столе».

6) Тетрадь, диван, книга: «На диване можно заниматься».

7) Часы, велосипед: «Часы измеряют время, когда едут на велосипеде, тоже измеряется пространство».

8) Вилка, лопата, стол: «Это все твердые предметы, их нелегко сломать».

9) Кастрюля, шкаф: «Здесь есть отверстия».

Экспериментатор: «А может, можно по-другому разложить?»

«Да», разрушает прежние группы, складывает в одну группу куст, кастрюлю, козла, объясняя: «Все начинаются на букву „к“».

Не менее своеобразен и способ выполнения больным задания «Исключение 4-го элемента». В серии, где нарисованы три вида часов и монета, заявляет: «Здесь ничего неподходящего нет, это нужно уточнить. Если взять первую карточку, у них у всех мера делимости, у них неподходящности нет совсем. Каждый предмет служит для выполнения определенных функций. Если возьмем монетку, то она служит