Сновидения и способы ими управлять: практические наблюдения - Леон Гервей де Сен-Дени

которые он никогда в действительности не видел и не слышал, одним словом, творения, насколько человек способен творить.

С другой стороны, здесь ещё будет возможность констатировать эти чисто теоретические подводные камни, маленький недостаток которых в том, что они не ведут ни к чему определённому. Кто может мне сказать: органическая или умственная та или иная галлюцинация? Как я могу узнать, что образ (призрак или другой объект) возник без какой бы то ни было причины, лишь благодаря ассоциации идей, которые могут вызвать его появление? И если образ этого призрака таков, что никогда никакая подобная фигура не представлялась моим чувствам, то как может пред существовать в моём мозге определённое движение, которое является его конкретным знаком? Как дрожь какого-то нерва может вызывать идею, которая ещё не существовала?

Я не устану повторять, что такой подход к этим неразрешимым тайнам душевно-телесного союза, этим сокровенным отношениям между душой и материей, кажется мне самым бесплодным из всех методов; он не может породить ничего, кроме пустых предположений; в перспективе же он не имеет ничего, кроме сомнения.

Впрочем, если мы вернёмся к мнению г-на Лемуана, лишив его его спекулятивной части, заменив, например, его надуманную теорию нервов, как агентов или инструментов мышления, на простое признание того бесспорного факта, что начинания сновидений обусловлены стихийной ассоциацией идей (то ли активной, то ли пассивной[74]) или различным физическим причинам, внешним или внутренним, которые воздействуют на спящего, то мы придём по этому вопросу к совершенному согласию взглядов; мы сойдёмся на том, что все наши сновидения необходимо происходят из этих двух начал.

По правде сказать, наверное, нет ни одного сновидения, чья ткань принадлежала бы только одному или другому из этих начал. Сновидение, которое проистекает из одной только ассоциации идей, без какого бы то ни было вмешательства какого бы то ни было рода, может быть результатом только совершенного равновесия человеческого тела, и в то же время такого абсолютного спокойствия в окружающем мире, что если легко представить себе это состояние мысленно, то без сомнения невозможно его встретить в реальности.

Итак, наши сновидения непрестанно и попеременно составляются из тех последовательностей идей, порождаемых стихийной работой ума, и из тех тысяч случайных идей, вызванных влиянием материального мира. Именно в том способе, каким эти два начала сочетаются и поочерёдно действуют один на другого, и заключается, в основном, секрет наиболее разнородных и бессвязных сновидений.

Что до роли, какую играет в наших сновидениях воображение как таковое, то если мы подвергнем это тщательному анализу, мы узнаем, что оно не состоит только в образовании новых сочетаний из приобретённых элементов, порождающих иногда эти очаровательные видения, которые кажется резюмируют все наши устремления к идеальному, или те чудовищные построения, отвратительные объединения всего того, что внушает нам наибольшее отвращение. Кроме этих концепций, которые всегда имеют нечто исключительное, можно также констатировать частую склонность опережать стихийную работу ассоциации идей, задавая ей самой то направление, о чём я упомянул выше, когда говорил об активности и пассивности ума во время сна. Когда воображение пассивно, всегда имеется бессвязность и разнородность в сюжетах, которыми занят ум, поскольку тогда цепочка идей разворачивается посредством ассоциаций совершенно чуждых логическому порядку реальной последовательности. Форма солдата вызывает у меня мысль о моём знакомом офицере; этот офицер — о его сестре; его сестра — о другой даме, которая на неё похожа; эта дама — о театре, где я её встречал, затем — о пьесе, которую там играли; сцена переноситься на Восток; и вот я уже перед мечетью и т. д. и т. п. Когда же воображение держит вожжи, то сновидение тогда предлагает последовательные события (которые, впрочем, могут быть и бессмысленными).

Итак, прежде чем перейти к другому предмету, подведём итоги на основании тех различных замечаний, которые мы смогли до сих пор высказать, касательно роли, которая отводиться воображению в плетении наших сновидений. Эта роль естественно будет большей или меньшей в зависимости от характера ума и его текущего состояния; но можно сказать, в принципе, что она не всегда будет абсолютной, поскольку значительная часть наших сновидений происходит только от стихийной ассоциации идей, т. е. исключительно из памяти.

Сила воображения никогда не сможет, конечно же, создать абсолютно новые образы, поскольку оно не умеет производить то, что не образовано из материала, заимствованного им у памяти, но получая под воздействием сна лёгкий доступ ко всем ящикам памяти, пользуясь сочетаниями, делая такие абстракции и сопоставления, которые никогда не возникли бы у человека бодрствующего, воображение, освобождённое из под ига разума благодаря временному упразднению реального мира, может порождать настолько новые (в своём целом) композиции, что в состоянии бодрствования мы можем только схватывать обрывки воспоминаний, их которых они образованы.

О внимании.

Здесь, и против своей привычки, г-н Лемуан решается принять чёткое, категоричное мнение. Со своей стороны, я также вынужден категорически отвергнуть это мнение, так как оно совершенно противоречит результатам моего опыта. Итак, вот что он пишет:

«Во сне, который упраздняет волю[75], внимание невозможно. Какую бы податливость, какую бы точность не показывала память во сне, я не могу произвольно следить за воспоминанием, которое от меня ускользает, я не могу выбрать среди видений моих снов какой-то образ, на котором я бы мог остановить свой взгляд, среди идей, следующих друг за другом в моём уме — ту, которую я хотел бы проанализировать».

Такие утверждения, такие заблуждения доказывают, что автор рассматривал этот вопрос только в теории, и совсем не пытался следовать методу наблюдений.

Внимание может продолжать действовать во время сна и это благодаря действию не упразднённой воли.

Можно научиться выбирать из гущи видений и идей, разворачивающихся в сновидении, те, на которых хотим остановиться, сосредоточиться, проанализировать или прояснить. Для достижения этого иногда требуется определённое усилие ума, которое не достигается без определённого почти мучительного напряжения, но, тем не менее, это возможно.

О двигательной способности.

Этот последний параграф исследования, посвящённого г-ном Лемуаном естественному сну и сопровождающих его сновидениям, имеет дело главным образом с большим или меньшим влиянием, которое сохраняет душа во время сна на различные органы движения. Это немного отклоняется от рассматриваемого нами предмета; это относиться скорее к физиологии сна, а не к психологии сновидения.

Для меня, я без колебания возведу в принцип, что если душа сохраняет какое-то влияние на органы, пока она сновидит, то это имеет место тогда, когда сон не является полным. В полной остановке всех воздействий души на органы, одним словом, в отключении двигательной способности, я вижу