Сновидения и способы ими управлять: практические наблюдения - Леон Гервей де Сен-Дени

автором над самим собой, и которые свидетельствуют главным образом о силе нашей памяти во время сна.

«Мои первые годы жизни прошил в Мо, — говорит Мори, — и я часто ездил в соседнюю деревню, Трильпор, расположенную на р. Марне, где мой отец возводил мост. Несколько месяцев назад я в сновидении перенесся в те дни моего детства и играл в деревне Трильпор; я увидел человека, одетого в какую-то униформу, к которому я обратился со словом, спрашивая его имя. Он сказал мне, что его зовут С…, что он сторож моста, затем он исчез, уступив место другим персонажам. Я проснулся с именем С… в моём уме. Было ли это чистое воображение, или же в Трильпоре был сторож по имени С…? Я не знал, не было ни единого воспоминания подобного имени. Некоторое время спустя, я расспросил одну старую служанку, служившую тогда моему отцу, и которая часто проводила меня в Трильпор. Я спросил её, не помнит ли она человека по имени С…, она тотчас же ответила мне, что это был сторож моста на р. Марне, когда мой отец возводил мост. Определённо, я, как и она знал его, но моё воспоминание о нём затёрлось. Сновидение его вызвало».

«В другой день, — пишет в другом месте г-н Мори, — в моей памяти всплыло слово Mussidan; я хорошо знал, что это название одного города во Франции, но где он был расположен — я не знал, или лучше сказать, я забыл. Несколько дней спустя, я увидел в сновидении одного человека, который сказал мне, что он прибыл из Mussidan; я спросил его, где расположен этот город. Это, — ответил он мне, — окружной центр в департаменте Дордонь. Я проснулся; я поспешил посмотреть географический словарь и, к своему великому удивлению, констатировал, что собеседник из моего сновидения знает географию лучше, чем я, иначе говоря, я вспомнил в сновидении факт, забытый в бодрствовании, и вложил в уста другого то, что было моим собственным воспоминанием».

«Наконец, — сообщает ещё г-н Мори, — вот уже прошло восемнадцать лет с тех пор, как я провёл один вечер у художника Поля Делароша, и там я слушал великолепные импровизации на пианино одного искусного композитора г-на Амбруаза Тома. Вернувшись к себе, я лёг и долго не мог заснуть; наконец, сон одолел меня, и вот я услышал, как бы из далека, многочисленные весёлые пассажи, которые исполняли великолепные пальцы г-на Амбруаза Тома. Заметьте, что я не музыкант и что музыкальная память у меня развита плохо. Я определённо не мог бы вспомнить в состоянии бодрствования такие длинные отрывки».

В этих сновидениях, в которых мы беседуем с различными людьми, мы вкладываем в других мысли или слова, которые являются, конечно же, нашими собственными; но следует заметить, что одной из причин, которая заставляет нас воображать, что эти разговоры поддерживаются чужим человеком, именно в отсутствии у нас воспоминаний об этих событиях, если можно так выразиться.

Тот психологический факт, который, думаю, я уже смог описать в первой части этой книги, основывая его на моих личных наблюдениях, а именно, что воображение знает как придать, в сновидении, видимость живой реальности тем образам, отпечатки в памяти которых обязаны однако только нескольким гравюрам или картинам, оказывается подтверждённым многочисленными аналогичными свидетельствами г-на Мори, среди которых я приведу следующее:

«Одной ночью мне приснился город Нью-Йорк и что я прогуливаюсь его улицами в компании с одним другом. Когда я проснулся, то воспоминание этого сновидения очень чётко пребывало в моём уме; также у меня, как перед глазами, был общий вид города и одной из его площадей. Днём я отправился на бульвары, где, как я знал, в витрине одного магазина гравюр была выставлена картина этого большого американского города, картина, которая поразила меня несколькими неделями ранее, но в этой панораме, неизбежно сильно уменьшенной было невозможно узнать большую площадь, на которой я гулял со своим другом во сне. Я долго копался в своей памяти и наконец, вспомнив, что подразумеваемая площадь должна была быть большой площадью Мехико, великолепный рисунок которой я когда-то видел в Берлине. Немного погодя я получил тому подтверждение, случайно наткнувшись на её изображение в одной книге, где она была представлена».

Позже, г-н Мори приводит, с не меньшей точностью, сновидения, в которых ему случилось наблюдать и следовать за фантастической работой своего собственного воображения.

«Перед самым засыпанием, — пишет он, — я, с закрытыми, как обычно, глазами, увидел множество гримасничающих голов и фигур, некоторые из них произвели на меня впечатление достаточное для того, чтобы я смог воспроизвести их достоверно. Итак, сперва я увидел черты одного человека, который посещал меня двумя днями ранее, и чьё оригинальное и немного смешное выражение лица произвело на меня впечатление. Затем я очень отчётливо увидел, и это очень любопытно, свою собственную фигуру, которая исчезла, уступив место новой тем способом, который называют наплывами или, на английском, dissolving views».

Свидетельства подобного рода крайне ценны. В тот день, когда в нашем распоряжении будет большое их число, можно будет найти, в их сравнительном изучении, ключ почти ко всем психологическим тайнам сна. Книга г-на Мори, содержащая таковых множество, имеет, тем самым, в моих глазах огромную ценность, и если материалистические объяснения, которые он очень часто даёт своим собственным замечаниям, совсем меня не удовлетворяют, то его метод наблюдений, совершенно новый в подобном деле, кажется мне достойным подражания.

Доктор Макарио настроен куда более спиритуалистично, чем автор, чей труд мы только что проанализировали. Находясь в согласии в этом отношении с доктором Церизом, который написал предисловие к его книге[79], он не признаёт того, что явления сновидения можно объяснить механистически одной лишь физиологией мозга. Они оба также отвергают теорию сна без сновидений.

«Никакой орган, никакая система не спит у живого существа, — пишет д-р Цериз. Будьте уверены, что мораль притчи о талантах воплощена в организме. Никакой труженик не допустит ни одного непродуктивного момента в жизни, которую он получил. Доктор напоминает взгляд Кабаниса, который видел в явлении сна ничто иное как частную форму мозговой деятельности, и он добавляет: «Не спрашивайте меня об этом впредь; скрытые и глубокие механизмы жизненных функций в общем и нервных функций в частности недоступны наблюдению; в физиологии, познание следствий не подразумевает обязательно точное познание причины и её образа действия. В механизме сна в особенности, физиологи являются не большими волшебниками, чем обыватели… Лучше увидеть одну прекрасную картину спящего, чем все объяснения сна, чем все те диссертации, чтобы прийти, увы, к словам