Сновидения и способы ими управлять: практические наблюдения - Леон Гервей де Сен-Дени

безумного имеется заметная разница, состоящая в том, что усилием воли сновидец, осознавший своё состояние, всегда может стряхнуть своё сновидение, тогда как безумец, даже при сознании, не в состоянии избавиться от овладевших им иллюзий.

О сознании.

Г-н Лемуан полагает, что сознание, как способность наблюдать с вниманием за своими ощущениями и мыслями, во время сна отключается; что во время сна мы не можем дать себе отчёт о состоянии, в котором находимся, и что у нас имеется только ретроспективное сознание относительно приснившихся нам сновидений.

Если бы это утверждение не было таким категоричным; если бы оно относилось только к большинству сновидцев, у которых никогда не возникала мысль проводить исследования во время этой стадии их существования, то я без труда принял бы его, как я часто констатировал в моих исследованиях по этому предмету с большим числом людей, что осознание сновидения во время сновидения было у большинства из них явлением исключительным; но с другой стороны, проводя опыты сам и в сотрудничестве со многими своими друзьями, я убедился с какой лёгкостью обретается способность обладать таким сознанием, при условии что задействуют свой ум; поэтому я могу только со всем жаром отрицать то, что утверждает г-н Лемуан. Наоборот, я возвожу в принцип, что среди людей, которые понудят себя лишь записывать на протяжении трёх месяцев, каждое утро свои ночные сновидения (напрягая немного память, чтобы их вспомнить, так как сначала может показаться, что у них не было никаких сновидений), то исключением уже будут те, кто не станут часто достигать во время сновидения и осознание своего сна, и, более того, внимательного наблюдения за образами сновидения, чтобы легче их вспомнить по пробуждении.

Впрочем, г-н Лемуан вскоре почувствовал, что возможно он зашёл слишком далеко. Поэтому, как бы исправляясь, он добавляет: «Когда мы знаем (видя сон), что наши сновидения являются сновидениями, то это благодаря определённым знакам, не полностью стёртым сном, мы его узнаём; но мы не узнаём его сознанием».

Итак, чем же могут быть эти особые знаки? — он нам этого не говорит, и я сам, признаться, не имею ни малейшего об этом понятия.

Что я знаю и что я должен здесь повторить, так это то, что чувство знания в сновидении того, что сновидишь, как раз и является отправной точкой, чтобы прийти к управлению сновидениями, как я собираюсь то доказать[73].

О памяти и ассоциации идей.

«Но сне, — говорит г-н Лемуан, — нет больше ни произвольных ассоциаций, ни воспоминаний; всё — стихийно, всё — безучастно».

«Ассоциации идей, которые являются самой основой памяти, теряют как и она во время сна всё то постоянное и разумное, что им даёт внимание и воля в бодрствовании (стр. 215)».

Я привёл эти два отрывка лишь для того, чтобы ещё раз засвидетельствовать самое жёсткое разногласие между моими идеями и идеями г-на Лемуана по этому вопросу.

О воображении.

«Имя воображение дают совершенно различным способностям. Художник, который в одно мановение ока схватывает все черты человека, все мелочи пейзажа, и который продолжает видеть их и тогда, когда их уже нет перед его глазами; музыкант, который отличает все голоса оркестра, все мелодии оперы, и который продолжает слышать их в тишине, — наделены большим воображением; но такое воображение почти полностью пассивно.

Мы приписываем дар более ценного воображения тому, кто, вместо того чтобы точно но просто воспринимать звуки и цвета и всё то, что действительно воздействовало на его чувства, видит, как бы на внутреннем экране, мысленный объект, со всеми его чертами и цветами, которые его глаза никогда не видели, который воспринимает его ум, создав его весь, или слышит, как мысленный голос, настраивающий последовательность гармоничных звуков, которые никогда не слышало его ухо. Такое воображение поистине активное, поскольку оно совершает самое великое из всех дел — оно творит.

Каким бы именем ни называли первое — чувственным, пассивным, животным воображением или образной памятью — оно относиться больше к чувствительности, чем к рассудку; оно зависит почти так же от чувствительности органов, как и от чувствительности души. Его качества — это качества зеркала или эхо, которое отражает или повторяет с большей или меньшей достоверностью и чёткостью изображения и звуки. Второе воображение, которое делает человека поэтом в греческом смысле этого слова, следует обратным ходом, чем предыдущее. Вместо того чтобы быть зеркалом или эхом внешних органов, оно распространяется на чувства и органы, которые выражают понятия ума звуками, цветами и движениями всех видов. Эти представления являются причудливыми и прекрасными; это жалкие сочетания или великие и подлинные творения; по крайней мере, здесь всегда ум действует на чувства и материю.

Если для психологии бодрствования так важно установить это различие, тем ещё более важно сделать это для психологии сна и исследования сновидений, чтобы размежевать влияния органов и влияния ума.

Итак, следует различать два вида галлюцинаций во сне, как и при безумии: один, который можно было бы назвать органическим, который имеет своей причиной состояние заторможенности или болезни мозга и внутренние движения, которые там рождаются; второй, который можно назвать рассудочным, и который является результатом произвольного или намеренного действия, которое ум оказывает на мысль. В одном — материальный знак какого-то отсутствующего объекта пробуждает обозначаемую идею или подобную; в другом — объект мысли принимает облик и реализуется вовне, возбуждая в мозге движение, которое является ему знакомым или то, которое его напоминает. Когда в моём сновидении мне вдруг представляется какой-то призрак, без какой бы то ни было причины, вытянутый благодаря ассоциации идей, которые могут вызвать его появление, то это — органическая галлюцинация; дрожь какого-нибудь нерва вызвала этот образ. Но когда, испугавшись его уродства, я хочу убежать, то это уже мой страх приводит в движение этот призрак и заставляет его гнаться за мной — это умственная галлюцинация».

Только что я привёл отрывок из книги г-на Лемуана, который начинается превосходными, по-моему, соображениями насчёт установления различия между двумя видами воображения; но разумеется, я делаю оговорки в отношении тех фраз, которые я выделил искосью. Эти фразы относятся к системе автора, касающейся дрожания мозговых нервов, что рассматривается им как действенная причина сновидений, что я уже отверг. Признаюсь также, что я предпочитаю называть просто памятью, или, если хотите, образной памятью ту способность, которая заключается исключительно в воспоминании объектов такими, какими они были запечатлены, сохраняя слово воображение для этой другой отличительной способности мысленно сочетать, новым образом, материал, предоставляемый памятью, создавая глазам и ушам ума (если так можно выразиться) образы,