Сновидения и способы ими управлять: практические наблюдения - Леон Гервей де Сен-Дени

видом гальванизма, ретроспективными цепочками каких-то ничтожных возбуждений нервов имевшими место ранее; таким образом, что феномен ассоциации идей сам оказывается сведённым к некоторым ничтожным мозговым подёргиваниям.

Посмотрим, как объясняется механизм сновидения в рамках этой системы. Для начала я предполагаю, что мы должны допустить существование в мозге такого количества нервов, чтобы он мог вмещать все наши идеи. Это всем понятно, пусть один из этих бесчисленных нервов вдруг задрожал; этот нерв представляет кузнеца, стоящего перед своей наковальней с занесённым над головой молотком в одной руке и клещами — в другой, которые сжимают кусок раскалённого железа. Но в этом нерве может храниться только одни образ, неподвижный и неспособный к каким бы то ни было изменениям, если за первым автоматическим возбуждением не последовали другие движения, которые представляют кузнеца, опускающего руку с молотком чтобы ударить по раскалённому железу, затем — дрожь клещей, подъём молотка и т. д. и т. п. Итак, если первая дрожь мозговых нервов была случайной, то как может быть, чтобы все последующие движения, видимые в сновидении, также произошли случайно? Не кажется ли это недопустимым?

Быть может, мне ответят, что эти возбуждения нервов вызывают друг друга в силу одной привычки, и что достаточно только чтобы какая-то последовательность произошла однажды, чтобы она могла воспроизводиться сколь угодно много раз. Я могу принять и эту гипотезу, но тогда, так как первичная последовательность имела место в реальной жизни и, как следствие, состоит из реальных восприятий, то и в сновидении будут повторяться в точности такие же картины и сцены, какие были восприняты в бодрствовании. Если этот кузнец, например, отдыхал, когда впечатление от него было получено моей памятью, то я никогда не смогу увидеть его в сновидении в движении. Заметим, что наши сновидения крайне редко являются простым воспроизведением прошедших событий нашей жизни. Наоборот, почти всегда, и в особенности в самых ярких сновидениях мы видим нечто совершенно отличное от имевшей место реальности.

Те, кто принимают это свидетельство, но всё же желают сохранить за сосудами мозга их роль, могут заявить, что если и не всегда серия органических движений управляет ходом идей, то, тем не менее, движению идей соответствуют возбуждения в мозговых нервах. Таким образом, то органическое движение возбуждает мысль, то побуждение ума, дающее ход мысли, тотчас же вызывает ничтожное движение нерва, — своего прислужника. Ясно, что ум, имеющий силу приводить в движение мою руку по приказу моей воли, тем более сможет произвести определённое движение в мозге; но как только мы допустили побуждение ума, то какая необходимость ограничивать его действие? На кой чёрт эти бесплодные рассуждения о фактах, проверить которые невозможно? Движения самого ума — вот что нас интересует, а не физиологические процессы, которые могут им сопутствовать[69].

Впрочем, как бы ни функционировал мозг, подчиняется ли он полностью командам, которые отдают ему ассоциации идей во время наших сновидений, или он передаёт душе время от времени некоторые предупреждения от органов, — неважно, — роль ума как зачинщика будет всегда, по-моему, куда более великой, по крайней мере, у человека здорового. Следует только отметить, что ум будет поочерёдно проходить через состояния активности и пассивности, наблюдения чего стали для меня исходной точкой экспериментов, которые привели меня к тому, что я стал произвольно управлять ходом своих сновидений. То он позволяет идеям следовать по прихоти связей, которые их объединяют, и которые мы называем ассоциациями: это приводит к тем в высшей степени бессвязным сновидениям, когда самые чудовищные абстракции и наложения смешиваются с проблесками правдоподобия и разума. То, очарованный или заинтригованный какой-либо одной из идей, которые следуют друг за другом и воздействуют на него, он её задерживает, цепляется за нее и принимает тогда направление сновидения, не замечая этого.

Следующий пример прояснит это различие.

Предположим, мне сниться, что я еду по железной дороге; места, через которые я проезжаю, лица, которые меня окружают, тысячи пустяковых событий, которые всё это сопровождают совершенно не пленяют моего внимания. Однако, такая поездка в вагоне вызвала воспоминание одного города, который я когда-то посещал. Я переношусь туда и вот я уже на мосту, полным суетящегося народу, из-за некоторых других стихийно возникших воспоминаний. Но на что же может глазеть эта толпа, собравшаяся на парапетах? Не бросился ли кто-то в реку? Не пытаются ли лодочники спасти его? Здесь, мой ум, без тени сомнения, принимает направление сновидения, которое его занимает; он уже сам начинает провоцировать последовательность картин, которые разворачиваются перед ним; оставляя ещё некоторую свободу ассоциациям идей, но не позволяя им больше резко перепрыгивать от одного предмета к другому, и терять из виду главную идею, к которой он привязался. Как только у меня возникает мысль о тонущем человеке, моё воображение сразу же рисует мне картину, в соответствии с этой мыслью. Всё что я себе представил, как должное произойти; все те события, навстречу которым шёл мой ум, неважно, привлекал он их или отвергал, не замедлили осуществиться во всех деталях. Итак, я вижу человека, барахтающегося в воде, приближающуюся к нему спасательную лодку, матроса с крюком в руках, который пытается подцепить его им за одежду и т. д. Это главенство ума над сновидением совершенно не мешает, впрочем, свободным ассоциациям идей предоставлять детали; так, если я когда-либо видел подобную картину, то тонущий человек может быть похож на того, которого изобразил художник. Одежда спасателей, вид прибрежных домов, масса второстепенных мелочей, проявляются самые странные на вид связи, отнюдь меня не удивляя. Утопающий, образ которого взят с одной картины, напоминает какого-то моего знакомого; и нет ничего удивительного в том, что этот знакомый тотчас же захватывает моё внимание. Всё это совершенно не препятствует моему воображению идти дальше, и самому вызывать все перипетии разворачивающейся драмы. Теперь, если в моём уме возникнет страх того, что лодка может перевернуться, то вполне вероятно, что это и произойдёт с быстротой мысли. И наоборот, если у меня возникнут идеи со спасением, то я тут же могу оказаться рядом со спасённым, поздравляя его от всего сердца и дружески пожимая ему руку. Пожимал ли я ему уже руку на балу, осыпая его комплиментами по какому-то счастливому событию в его семье? Тогда, быть может, этот бал восстанет перед глазами моего ума. Я увижу себя танцующим вальс; ассоциация идей вступает на другой путь, и мой ум, с этого момента прекращает уделять этому управляющее внимание; вновь могут последовать самые разнородные и запутанные события, не управляемые никакой главной идеей, не давая мне никакой возможности выяснить, по