Сновидения и способы ими управлять: практические наблюдения - Леон Гервей де Сен-Дени

параде, — связь легко просматривается. Но этот марш, который она вспомнила, она не могла его запомнить ни более чётко, ни более сильно, чем она его слышала. Эти солдаты, чьи силуэты появились, не могли показаться более отчётливо, чем это было увидено в реальности. Воображение, которое имеет силу связать в одну картину все эти воспоминания, совсем не может придать им одинаковый характер.

Вот откуда эта разнородность в ясности образов наших сновидений, так же как и в сценах, которые они представляют. Вот откуда эта потрясающая разница, о которой я постоянно упоминаю, между картинами сновидения и картинами реальности.

Изначально совершенно чёткие отпечатки в памяти, будут ли они ухудшены со временем? Не будут ли они иногда искажаться под влиянием различных причин настолько, что будут предоставлять нам неточные портреты или причудливые композиции, имеющих мало общего со своим первичным видом? — этот двойной вопрос часто заставлял меня задуматься и предоставлял мне пищу для некоторых наблюдений, которые я изложу ниже[65].

Пo первому вопросу, ясно; иногда старые воспоминания, в своё время очень яркие, кажутся затёртыми, когда ассоциации идей их вызывают вдруг в сновидении после долгого периода забвения; но с другой стороны, можно привести из литературы или найти в собственном опыте множество примеров чудесной ясности, с которой память нам неожиданно предоставляет во время нашего сна то лицо какого-то умершего человека из эпохи нашего детства, то некоторые сцены и некоторые подробности, о которых в состоянии бодрствования у нас не было ни малейших воспоминаний. Те, кто относят эти сверхъестественные способности сомнамбулам, приводят в качестве доказательства пример одного замагнетизированного [загипнотизированного], которому удалось прочитать, не только не видя, но и с расстояния ста лье, различные отрывки из одной редко встречаемой в публичных библиотеках книги, которую он имел перед глазами всего несколько мгновений за много лет до этого. То, что это явление чрезвычайное, — я согласен; сверхъестественное? — нет. Со своей стороны я признаю только силу памяти, и я спрашиваю, не является ли точное и чёткое воспроизведение в сновидении образа одного человека, который уже десять лет как в могиле, (в чём нет ничего удивительного) психологическим явлением такого же порядка, и такого же поразительного.

Отсутствие чёткости в образах, которые не могут быть чёткими по той простой причине, что они никогда чётко не воспринимались, очень часто становиться источником бессвязности, вызывая явления перехода, которые объясняются следующим примером: В силу каких-то воспоминаний у меня в уме [во время сновидения] возник образ одного посыльного, который когда-то [в реальности] принёс мне письмо; тотчас же я вижу этого человека, поскольку сновидению свойственно немедленно вызвать зрительные образы, как только возникла сопряжённая с ними мысль. Итак, я его вижу, но не могу различить ясно черты его лица, так как я только мельком взглянул на его лицо в тот единственный раз, когда он был перед моими глазами. Однако, в этом смутном образе память схватывает целостность, которая вызывает другие лучше известные черты — черты одного знаменитого профессора, лекции которого я иногда посещал. И вот посыльный уже далеко от моих мыслей. Теперь я присутствую на лекции профессора.

Такой переход иногда может происходить и другим способом. Лицо профессора могло бы просто вписаться в силуэт посыльного, и тогда я увидел бы этого учёного, стоящего на углу улицы с медалью на груди; или же я мог бы вообразить, что он поднимается на кафедру.

И первом случае имеет место то, что я называю переходом по простому замещению; во втором случае — переходом по наложению образов. Эти два вида всегда привносят много бессвязности в сновидение, особенно последний. И всё же, это чисто психологическое явление ассоциации идей, без механического вмешательства какой бы то ни было физиологической причины.

Итак, как мы увидели выше, г-н Лемуан пытается наделить ум определённой свободой действия по сочетанию и сшиванию всех тех разрозненных кусков, которые, как он предполагает, порождаются исключительно теми маленькими фибрами, наделёнными постоянной инициативой и такой чудесной проворностью.

Разнообразие, которое естественно существует в материале наших сновидений, как и в природе впечатлений или чувственных иллюзий, которым они обязаны, вызвало у г-на Лемуана, как и у многих других авторов, идею классификации сновидений по признаку доминирующего ощущения. Он дошёл до утверждения, что зрительные галлюцинации являются наиболее многочисленными; затем идут слуховые и осязательные галлюцинации и, наконец, самыми редкими являются вкусовые и обонятельные галлюцинации.

У меня нет ни единого возражения против этого предложения как такового; но чего я не могу принять, так это того, что они хотят извлечь из этого материальные следствия, а именно, что чувства, предоставляющие наименьше элементов нашим сновидениям, таковы, органы которых пребывают в самом глубоком онемении. Если бы это было так, то слух и обоняние были бы более частыми, чем даже видения, так как слух, определено, среди всех наших чувств является таковым, который остаётся самым восприимчивым во время сна. Правда в том, что материал для сновидений предоставляет память (либо вызывается стихийной последовательностью идей, либо возбуждение определённого порядка идей в результате некоторого случайного телесного ощущения[66]), память естественно предоставляет этот материал пропорционально количеству каждого из них, которым она располагает. Зрение, из всех наших чувств, является тем, которое играет самую большую роль в наших ежедневных реальных впечатлениях; если имеются моменты, когда мы видим, ничего не слыша, ни осязая, то едва ли найдутся такие, когда мы осязаем, ни на что при этом не смотря. Память является складом зрительных воспоминаний больше, чем всех остальных чувств вместе взятых. Поэтому совершенно ясно, что видения составляют основу наших сновидений, и что воспоминания других чувств входят в них только в части, пропорциональной их важности в нашей повседневной жизни. Благодаря сопряжённости, которая установлена в нашей памяти между различными одновременно воспринятыми ощущениями, воспоминание какого-то слухового впечатления или осязательного никогда не всплывает без того, чтобы вызвать с собой зрительное воспоминание, которое его сопровождало в момент его восприятия.

Что до факта, выдвинутого Монфальконом, Лемуаном и Брилла-Самареном, что вкусовые и обонятельные воспоминания встречаются в сновидениях крайне редко, то я не располагаю специальными наблюдениями, достаточно решительными, чтобы это подтвердить или опровергнуть; но в своих общих наблюдениях и в только что изложенных мною соображениях я нахожу совершенно логичный способ объяснения этого. Достаточно указать на трудность, с которой эти два вида впечатлений — вкуса и запаха — запечатлеваются в памяти. Легко представить себе лицо друга с закрытыми глазами; легко припомнить мелодию; но я сомневаюсь, что одной только силой воображения бодрствующий человек может представить себе запах