Невротический характер - Альфред Адлер

функциях и органах. Первичная энергия организма не имеет никакой сексуальной окраски, она ощущается просто как мощь, воля, стремление к власти. Какой эмоциональный и смысловой оттенок приобретет эта энергия, зависит от органа, который ею приводится в действие, и объекта, на который направлено действие. Фрейд справедливо отмечал, что сексуальные стремления могут выражаться в фантазиях и сновидениях в несексуальных образах. Но, возражает ему Адлер, несексуальные влечения и чувствования, будь то голод, страх, агрессия, социальное чувство, могут предстать и в сексуальных образах. Если для Фрейда различного рода социальные отношения: материнство, отцовство, братство, сыновство, отношения к светской и духовной власти, супружество – выступают как модификации первичной сексуальности, то для Адлера, наоборот, некое первичное «социальное чувство» трансформируется в различные виды социальных отношений и влечений, в том числе – в сексуальное влечение. В этом вопросе, как и в ряде других, вряд ли можно однозначно согласиться и с Адлером, и с Фрейдом. Истина, скорее всего, лежит где-то посередине.

Более определенно можно выразить солидарность с Адлером, когда он критикует «эдипов комплекс» Фрейда. Тема ненависти, ревности к отцу и инцестуозного влечения к матери, несомненно, может присутствовать в сознании и в бессознательном некоторых индивидов как результат деформации семейных отношений, невротизма или агрессивности кого-либо из родителей, но очень трудно доказать, что эдипова «конфигурация» влечений универсальна. Скорее можно утверждать, что в своих стремлениях к идентификации с отцом и матерью дети обоего пола стремятся как-то согласовать, примирить образы обоих родителей и выдвигаемые ими требования. Они бывают травмированы, когда им предлагают идентифицировать себя с одним из родителей и отречься от другого. Если какая-нибудь болезненная, неуверенная в себе девушка хочет находиться рядом с отцом, это есть стремление находить поддержку там, где она раньше ее находила, – у отца, который всегда будет ее любить, уважать и защищать. Эта девушка может уклоняться от рискованных для ее самолюбия любовных отношений с молодыми людьми и предпочитать общество отца. Но в этом совсем не обязательно усматривать стремление к инцесту.

Иное, чем у Фрейда, понимание структуры психики Адлером приводит его к иным методам терапии. Адлер не подозревал пациентов в попытках обмануть врача, навязать ему некую «рационализацию» вместо искреннего признания. Любовно-дружеские отношения, готовность обсуждать с пациентом его проблемы на основе полного доверия, равноправия и дружеского участия представлялись Адлеру более подходящей основой для излечения неврозов, чем «дистанция» по отношению к пациенту и отвлеченные умствования по поводу его истинных мотивов. Терапия, по Адлеру, – это продолжение воспитания там, где человек уклонился на ошибочный путь. Терапевт должен понять не отдельную причину психической травмы, а весь жизненный стиль пациента, способ решать жизненные проблемы. Не столько внешняя причина служит источником психических отклонений, сколько неадаптированность человека к обществу и, как следствие, использование неподходящих «технологий» в общении с другими, а часто отсутствие каких бы то ни было «технологий», коммуникативной культуры. Индивидуальная психология Адлера с большой осторожностью относится ко всякого рода схемам, классификациям, типологиям. Она не предлагает свода правил лечения для типических случаев. Каждый случай лечения, как и каждый случай общения людей, должны рассматриваться как неповторимые и индивидуальные. Общие правила – это лишь вспомогательные средства. Гораздо важнее для успеха лечения психологическая гибкость терапевта, ощущение нюансов, верность здравому смыслу.

Обратимся к теории самого Адлера, к ее главным идеям. Прежде всего главная «триада»: комплекс неполноценности, стремление к компенсации и социальное чувство. Это три взаимосвязанных, взаимообусловленных и при этом относительно самостоятельных мотива, каждый из которых имеет свое смысловое содержание, силу и эмоциональную окраску.

Комплекс неполноценности, с которого Адлер начал разработку своей индивидуальной психологии, не следует понимать обязательно как нечто патологическое, указывающее на болезнь, ущербность. Неполноценность – нормальное, естественное для человека чувство. Он даже сформулировал афоризм: «Чтобы быть полноценным человеком, надо обладать комплексом неполноценности». Как же это понимать? Первоначально Адлер обратил внимание на факты физиологической неполноценности отдельных органов: ведь ни у одного человека все органы не бывают одинаково хорошо сформированы и развиты. У одного – выносливое сердце, но больной желудок, хорошее зрение, но неважный слух, сильный интеллект, но вялые чувства; у другого – все наоборот. Органы и функции способны в какой-то мере заменять, компенсировать друг друга. Сердце с больным клапаном работает так, что развивает сильную сердечную мышцу. Слабовидящий человек склонен чаще прислушиваться. Но Адлера больше интересует компенсация в рамках одной и той же функции: ребенок со слабым зрением тренирует себя в искусстве рассматривания предметов, человек со слабым слухом напрягает слуховой орган и научается различать самые тонкие различия звуков. Известно, что некоторые художники имели в детстве врожденную близорукость, а композиторы – плохой слух. Великий оратор Греции Демосфен в детстве заикался. Люди, обладающие слабым здоровьем, развивали свои силы и способности, борясь с недугом. Именно они делают обычно самый выдающийся вклад в «культурную копию» человечества.

Кроме физических дефектов, существуют социально-культурные формы неполноценности. Адлер легко обнаруживает их в возрастных, половых, экономических, политических и моральных отношениях.

Возраст – главный и универсальный источник неполноценности. Ребенок – несчастное существо. Ведь он почти во всем зависит от взрослых, вынужден им подчиняться, искать у них помощи. Да и сами детские отношения совсем не идиллические. В них мало нравственности, жалости, долга и много борьбы, эгоизма, напряженности. Даже «энциклопедия» детских прозвищ («Толстяк», «Косой», «Блоха») могла бы раскрыть множество драматических историй. Детство длится долго. Пока человек не повзрослеет, он чувствует себя неполноценным, и это чувство неполноценности сохраняется затем в глубине души на всю жизнь – даже у преуспевающих людей, не говоря уже о неудачниках. Усиление чувства неполноценности связано с вступлением почти в каждую новую возрастную стадию. Очень не уверены в себе подростки. Они вступают в групповую, общественную жизнь, где нет родительской опеки и где надо проявлять ум, быстроту реакции, осведомленность, силу. Среди подростков идет борьба за престиж и лидерство в группе, за успех у противоположного пола. Поражение создает чувство неполноценности. И уж нечего говорить, сколь разочаровывающим, преисполненным униженности и бессилия может быть иногда самочувствие старика – лишенного работы, ограниченного в средствах, больного, потерявшего многих друзей и близких, забытого своими собственными детьми.

Половые отношения также формируют в молодых людях чувство неполноценности. У девочки оно возникает потому, что к ней с самого детства относятся как к существу «второго сорта», ее возможности изначально ограничены, поскольку огромная часть выигрышных, превосходящих социальных позиций занята мужчинами. Но и у молодых людей нередко возникает сомнение, являются ли они «настоящими мужчинами», достаточно ли у них отваги, открытости, ума, свирепости, силы и других качеств, которые связываются с «мужским