Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

Однако это могло случиться и это может случаться с каждым, в ком распалась христианская доминанта. Поэтому всегда были люди, не удовлетворенные доминантами сознательной жизни. Они отправлялись скрытыми и явными путями к уничтожению или спасению, чтобы отыскать прямое соприкосновение с вечными корнями и, следуя соблазнам беспокойной бессознательной психе, очутиться в пустыне, где, подобно Иисусу, они выступают против сына тьмы…

Поэтому один древний алхимик – а он был священником – молился: «Очисти страшную тьму нашего ума, пролей свет на наше сознание!» Автор этой сентенции должен был понимать опыт нигредо, первый этап работы, которая в алхимии ощущалась как «меланхолия» и соответствует столкновению с Тенью в психотерапии.

Когда современная психология встречается с активными архетипами коллективного бессознательного, это представляется просто повторением феноменов, которые часто наблюдались в моменты великого религиозного кризиса, хотя это также могло встречаться у людей, для которых руководящие идеи утратили свое значение. Примером этого является descensus ad inferos, описанное в «Фаусте», который, сознательно или бессознательно, представляет opus alchymicum.

Проблема противоположностей, вызванных Тенью, играет большую – и, пожалуй, решающую – роль в алхимии, поскольку она ведет в крайней фазе работы к объединению противоположностей в архетипическую форму hierosgamos, или «химической свадьбы». Здесь крайние противоположности, мужское и женское (как в китайском Ян и Инь) сливаются в единство, очищенное от всякого противостояния и потому неразрушимое[659].

Ноябрь 1986 г.

Дорогой папа!

Я обещал, что однажды расскажу о книге, которую пытаюсь написать. За последний месяц я редко к ней возвращался, хотя в некотором смысле она никогда не выходит у меня из головы, и все, что я узнаю, занимаясь другой деятельностью, всегда имеет к ней какое-то отношение. Я временно отложил работу над рукописью и подумал, что этот рассказ поможет упорядочить мои мысли.

Я не совсем понимаю, что движет моим трудом, хотя теперь все гораздо яснее, чем три или четыре года назад, когда это тема буквально сводила меня с ума. В то время я был одержим мыслью о войне, мне часто снились очень жестокие сны о разрушении. Теперь я думаю, что мое отношение к смерти в массовом масштабе было тесно связано с личными переживаниями и что частные размышления о смысле жизни (которые возникали при созерцании смерти) стали более обобщенными и перенеслись на ценности человечества и цели существования в целом.

Карл Юнг предположил, что все личные проблемы имеют отношение к обществу, потому что все мы очень похожи, и что, если обнародовать любое достаточно емкое решение такой проблемы, уменьшится вероятность возникновения ее в будущем у кого-то другого[660]. Именно так человек и общество поддерживают друг друга. Получается, что озабоченность войной и сопутствующей ей смертью миллионов людей привела меня к размышлениям о смысле жизни на личном уровне. Я никогда не считал такие размышления уместными или правдоподобными до того, как близко соприкоснулся с этим вопросом, – и кажется, они все еще граничат с тем, что обычно считается безумием.

Многие утверждают, что причины войны коренятся в политике. Поскольку группы людей сражаются друг с другом и именно группы характеризуют политическую деятельность, это убеждение выглядит вполне обоснованным, и на самом деле оно в какой-то степени истинно. Однако столь же верно и другое: то, чего не хочется найти, хорошо искать там, где его точно не будет. Поэтому современная озабоченность мировой политикой и необходимость делать «благое дело», а не жить ответственно, по-моему, доказывает то, что желание ничего не найти часто превосходит реальные поиски правды. Видишь ли, люди действительно не хотят знать истину, потому что она разрушает то, что воздвигает нехватка веры, и ложное утешение, которое она предлагает. Невозможно одновременно жить в идеальном и действительном мирах. Отказ от фантазии ради реальности зачастую кажется неприемлемым. В основе уклонения от познания отчасти лежит желание избежать ответственности, а также страх перед открывающимися возможностями. По крайней мере, мне так кажется.

Поскольку каждый человек (включая меня) – это продукт своего времени, я искал то, что хотел найти, там, где это было для всех очевидно – в политике, политологии и теориях группового поведения. Несколько лет жизни я потратил на Новую демократическую партию и изучение политологии, пока не узнал, что изучение проблемы сквозь призму социализма (и всех прочих «-измов», если на то пошло) и решение этой проблемы – совсем не одно и то же. В первом случае виноват кто угодно другой – богатые, американцы, белые, правительство, система, – но не вы.

Постепенно я осознал, что глобальные проблемы существуют потому, что все люди на земном шаре думают и действуют так, чтобы они никуда и не исчезали. Если у проблемы есть решение, все, что о ней говорят другие, – неправильно, да и то, что об этом думал я, также было в корне неверно. Нехитрая суть такого рассуждения неумолимо приводит к следующему выводу: чем глубже проблема, тем глубже заблуждение (с моей точки зрения).

Я пришел к убеждению, что само выживание, и не только оно, зависит от решения проблемы войны. Так неужели все, во что я верил, было неправильно? Это не особенно приятное соображение сильно осложнялось пониманием того, что, твердо веря во множество вещей, я не всегда знал, во что именно я верю или почему.

Видишь ли, все мои убеждения обусловливала сама история даже тогда, когда я этого не знал. Именно бессознательное высокомерие заставляло меня утверждать, что я имею хотя бы смутное представление о том, кем или чем я был, что было создано в ходе истории и как это на меня повлияло.

Одно дело не знать ответов и совсем другое – быть не в состоянии рассмотреть сам вопрос.

Мне казалось, что я смогу противостоять страхам, которые овладели моими снами, если смело посмотрю им в лицо. Эта мысль была дарована мне милостью Божьей. Я поверил, что смогу наконец найти то, чего хочу больше всего (если вынесу правду и буду готов следовать за ней, куда бы она ни привела; если решу посвятить жизнь тому, чтобы действовать, руководствуясь своим открытием, что бы оно ни означало, зная, что однажды предпринятая неудачная попытка разрушит мое самоуважение, здравомыслие и желание жить).

Теперь я верю, что этот выбор стоит перед каждым человеком, даже если он о нем не знает или отказывается его признавать; мы делаем выбор, каждый раз принимая решение