Личность и патология деятельности - Блюма Вульфовна Зейгарник

доступной интенсивностью и темпом – вопреки целесообразности. Так, например, больному А. поручили обстрогать доску. Он строгал ее быстро, чрезмерно нажимая на рубанок, не заметил, как всю сострогал, и продолжал строгать верстак. Больного К. учили обметывать петли на гимнастерках, но он так поспешно, суетливо протягивал иглу с ниткой, не проверяя правильности сделанного прокола, что петли получались уродливыми, неправильными. Работать медленнее он не мог, как его не просили об этом. Между тем, если инструктор садился рядом с больным и буквально при каждом стежке покрикивал на больного: „Не торопись! Проверь!“– больной мог сделать петлю красивой и ровной, он понимал, как это нужно сделать, но не мог не спешить. Во время строчки машиной больные часто ломали иглы или делали кривой зигзагообразный шов, так как не могли вовремя остановиться.

Выполняя простейшее задание, больные всегда совершали множество излишних суетливых движений. Они, как правило, работали по методу „проб и ошибок“. Это объяснялось вовсе не тем, что они не были способны понять, как нужно действовать в том или ином случае. Если инструктор спрашивал о том, что они предполагают нужным сделать, то очень часто ему удавалось получить правильный ответ. Будучи, однако, предоставлены сами себе, больные редко пользовались своей мыслью как орудием предвидения. Они не прикидывали в уме, каков будет результат того или иного действия» [47].

Это безучастное отношение к своей деятельности выявилось и в процессе экспериментального обучения. В течение 14 дней с этими больными проводилось систематическое обучение: заучивание стихотворения, складывание мозаики по приложенному образцу и сортировка пуговиц. Была выделена группа из семи больных с массивными ранениями левой лобной доли, у которых клиника и психологическое исследование выявили грубый синдром аспонтанности, и группа больных со столь же массивными поражениями задних отделов височной и теменно-затылочной областей левого полушария. Больные с поражением теменной и затылочной областей обнаруживали затруднения; быстро истощались, легко уставали, но они владели определенными приемами обучения, делали попытки систематизации материала, планировали свои действия и применяли их в последующей работе. Совершенно иным было поведение больных с поражением лобных долей мозга. Они были в состоянии выучить механически стихотворение, они могли легко выложить фигуры из мозаики, но не могли спланировать рациональные приемы или видоизменить предложенные им извне, чтобы закрепить или ускорить работу. Так, выкладывая мозаику без плана, они не усваивали и не переносили предложенные им извне приемы и на следующий день повторяли прежние ошибки. Больные с поражением лобных долей не могли овладеть системой обучения, планирующей их деятельность. Наблюдения за этими больными во время обучения показали, что в то время, как больной с поражением гностических долей мозга заинтересован в приобретении новых навыков обучения, лобные больные совершенно безучастно относятся к обучению, у них не возникает отношения к ситуации обучения, им безразличны его результаты. Поэтому они и не могли выработать новых навыков; они владели старыми умениями, но им было трудно освоить новые.

Пассивное, аспонтанное поведение сменялось нередко у этих больных повышенной откликаемостью на случайные раздражители.

Несмотря на то, что такого рода больной лежит без всякого движения, не интересуясь окружающим, он чрезвычайно быстро отвечает на вопрос врача; при всей своей пассивности он часто реагирует, когда врач беседует с соседом по койке, вмешивается в разговоры других, становится назойливым. В действительности же эта «активность» вызывается не внутренними побуждениями. Подобное поведение следует трактовать как ситуационное.

В предыдущих главах мы говорили о том, что характер каждого конкретного действия, его строение определяется мотивом, который стоит за ним. И здоровый человек, и «лобный» больной действуют в ситуации эксперимента под влиянием инструкции экспериментатора; следовательно, для обоих ситуация эксперимента имеет характер побудительного, действенного мотива. Однако ситуация эксперимента приобретает для индивидуума не только побудительный характер к действию, но последнее включается всегда в какую-то смысловую систему. Ситуация приобретает и смыслообразующий характер, который является для дифференцированной человеческой психики и побудительным. Часто кажется, что оба эти момента разделены, что то, что имеет побуждающее значение, не перекликается с тем, что смыслообразует; получается впечатление, что смыслообразующий момент лежит в одном, а побуждающий – в другом.

Однако нередко может возникнуть такая ситуация, когда действие производится без соответствующего смыслообразующего мотива или потребности. Дело в том, что в нашем окружении всегда существуют вещи, явления, которые в прошлом служили средством удовлетворения потребности: если у человека в данной ситуации не возникает смыслообразующий мотив, то эти вещи могут приобрести побудительное значение. Так, например, попавший в наше поле зрения мяч вызывает желание его подбросить. Колокольчик вызывает желание позвонить и т. п. Вещь как бы требует известной манипуляции с ней; и здоровый человек совершает нередко поступки под влиянием «побудительного» значения этих вещей. Мы говорим в таких случаях о немотивированном поведении (например, когда мы, войдя в магазин, покупаем ненужную нам вещь). К. Левин называл, как известно, такое поведение «полевым».

Следует, конечно, подчеркнуть, что внешне совершенно одинаковые ситуации могут иметь различную психологическую значимость для личности. Психологическая ситуация всегда стоит в тесной связи с потребностями и мотивами человека; одна и та же внешняя ситуация может для одной и той же личности приобрести разный смысл. Так, например, встреча одних и тех же людей при внешне одинаковых обстоятельствах может протекать в различных психологических «полях», если их личные взаимоотношения изменились. Естественно, конечно, что обе эти психологические ситуации при формальном их сходстве приводят к противоположнымпо качеству аффективным переживаниям. В зависимости от наших целей и желаний как бы меняется психологическая значимость вещей. Вспомним пример К. Левина, который говорит, что мы можем не заметить почтовый ящик, если нам не нужно опустить письмо, но мы сразу его увидим, будучи на другой стороне улицы, если имеется письмо, которое нужно отослать. Мы не только увидим этот ящик, но мы, не сознавая вполне нашего действия, опустим письмо в него. Существует взаимоотношение между потребностями и «побудительным характером» отдельных моментов ситуации. Но это отношение не нужно понимать элементарно, оно носит сложный, опосредованный характер. Деятельность и переживания личности, ее мотивы настолько сложны, что поведение человека не направляется прямыми путями к реализации и удовлетворению потребности. Человек не подчиняется слепо ситуации, он способен, исходя из более вершинных потребностей, владеть своим поведением. Происходит перестройка потребностей из периферических слоев личности к более высшим и центральным, и человек способен «стать над ситуацией», как бы изменить ее психологический смысл для себя.

Поэтому, хотя подчинение ситуационным моментам часто встречается в структуре поведения здорового человека, оно не свидетельствует о его патологии, такое поведение не является ведущим, оно встречается при усталости, переутомлении, при аффективном напряжении. Оно является