Личность и патология деятельности - Блюма Вульфовна Зейгарник

хорошо учиться, но несмотря на это понимание мотива к учению не имеет достаточной побудительной силы и приходится подключать какие-то дополнительные. Л.И. Божович отмечает, что и «знаемые» мотивы играют какую-то роль хотя бы в том, что они «соотносятся» с дополнительными, но их смыслообразующая и побудительная функция недостаточна.

Однако при определенных условиях «знаемые» мотивы могут перейти в непосредственно действующие.

Материал И.Л. Божович показывает, что переход «зиаемых» мотивов в «побуждающие» связан с формированием мировоззрения подростка. По механизму действия мотивы в старшем возрасте являются «не непосредственно действующими», а возникающими на основе сознательно поставленной цели и сознательно принятого намерения [5]. С.Л. Рубинштейн тоже подчеркивает, что «в своих вершинных формах мотивы основываются на осознании человеком своих моральных обязанностей, задач, которые ставит перед ним общественная жизнь» [44].

Именно это слияние обеих функций мотива – побуждающей и смыслообразующей – придает деятельности человека характер сознательно регулируемой деятельности. Ослабление и искажение этих функций – смыслообразующей и побудительной – приводит к нарушениям деятельности.

Как показали исследования М.М. Коченова, это выражается в одних случаях в том, что смыслообразующая функция мотива ослабляется, мотив превращается в только знаемый. Так, больной знает, что к близким надо хорошо относиться, но при этом он живет на средства престарелой матери, ничего не делая.

В других случаях выступало сужение круга смысловых образований. Это выражалось в том, что мотив, сохраняя до известной степени побудительную силу, придавал смысл относительно меньшему кругу явлений, чем до заболевания. В результате многое из того, что ранее имело для больного личностный смысл (например учеба, работа, дружба, отношение к родителям и т. д.), постепенно теряет его. В результате теряется и побудительная сила мотива. М.М. Коченов приводит в качестве примера больного М., который в течение нескольких лет готовился к поступлению в институт, но не поступил в него, так как проспал экзамен; другой больной тратил всю свою зарплату на покупку радиодеталей, но не собрал ни одного приемника. Такого рода нарушения обнаружились у больных простой формой шизофрении с неблагоприятным течением. В историях болезни клиницистами отмечались неадекватные поступки, изменения поведения. Эти изменения развивались постепенно. Возникая в пубертатном или юношеском возрасте, они постоянно нарастали. У одних больных на первый план выступало снижение активности, у других – наличие каких-то «странностей» в поведении.

У ряда больных выступали отрывочные неврозоподобные симптомы, аффективные и психопатоподобные расстройства. Однако все эти нарушения постепенно ослабевали, оставались вялость, апатия, сужение круга интересов, отгороженность, эмоциональная уплощенность, что приводило к более или менее стойкой утрате трудоспособности.

При экспериментально-психологическом исследовании таких больных выступала временами склонность к разноплановым суждениям (Б. В. Зейгарник, 1961), тенденция к актуализации маловероятных свойств (Т. К. Мелешко, 1965), некоторая причудливость ассоциаций. Но эти особенности мышления не были выражены.

Поведение больных во время психологического эксперимента характеризовалось несобранностью, небрежностью при выполнении задачи, отсутствием поисков правильного решения задачи. Больные, как правило, редко проявляют интерес к оценке экспериментатора и не пытаются узнать, хорошо или плохо справились они с исследованием в целом. В том случае, если экспериментатор дает оценку работе больного, она воспринимается больным с безразличием.

Эти наблюдения за поведением больных во время эксперимента свидетельствуют, что у них не происходит актуализации мотивов, способных придать положительный смысл исследованию в целом.

Для исследования механизмов измененного поведения больных М.М. Коченовым было проведено специальное экспериментально-психологическое исследование, которое заключалось в следующем: испытуемый должен выполнить по собственному выбору три задания из девяти предложенных экспериментатором, затратив на это не более 7мин. Предлагалось нарисовать сто крестиков, выполнить двенадцать строчек корректурной пробы (по Бурдону), восемь строчек счета (по Крепелину), сложить один из орнаментов методики Кооса, построить «колодец» из спичек, сделать «цепочку» из канцелярских скрепок, решить три различные головоломки. Таким образом испытуемый оказывался перед необходимостью самостоятельно выбирать именно те действия, которые наиболее целесообразны для достижения основной цели.

Для этого в сознании испытуемого должна сложиться смысловая иерархия действий, способствующих достижению цели.

В результате апробации методики на здоровых испытуемых М.М. Коченов установил, что для достижения заданной цели (решить 3 задачи в 7 мин) необходима активная ориентировка в заданиях (иногда методом проб). Активность поисков наиболее целесообразных действий, наиболее «выигрышных» заданий отражает процесс переосмысления, происходящий в сознании испытуемого. Этот ориентировочный этап был четко выражен у здоровых испытуемых. Помимо того, что каждый испытуемый выбирал не менее трех заданий (когда он не укладывался в отведенное время, ему прибавляли еще несколько минут, давая возможность каждому сделать третью пробу), он выполнял еще несколько ориентировочных проб.

Все испытуемые заявляют, что при выборе заданий они руководствовались оценкой степени их сложности, стараясь выбирать те, выполнение которых займет меньше времени. Все испытуемые ответили, что стремились уложиться в отведенные 7 мин.

Таким образом, в результате апробации было установлено, что у здоровых испытуемых в ситуации эксперимента происходит структурирование отдельных действий в целенаправленное поведение.

Иным было поведение больных. Ориентировочный этап у них отсутствовал. Они не выбирали «выигрышных» заданий, часто брались за явно невыполнимые в 7 мин. Иногда больные проявляли интерес не к исследованию. в целом, а к отдельным заданиям, которые они выполняли очень тщательно, не считаясь, что время истекло. Количество дополнительных проб у больных было сведено до минимума. Распределение частоты выбора отдельных заданий показывает, что отношение к ним менее дифференцировано, чем у здоровых испытуемых.

Следует отметить, что все больные знали, что им надо уложиться в 7 мин, но это знание не служило регулятором их поведения. Они часто даже спонтанно высказывались «я должен в 7 мин уложиться», но не меняли способов своей работы. Таким образом, исследования М.М. Коченова показали, что нарушение деятельности данной группы больных определялось изменением мотивационной сферы. Становясь просто «знаемым», мотив потерял как свою смыслообразующую, так и побудительную функцию.

С полным правом автор отмечает, что редукция мотивов приводит к оскудению деятельности больных. Оскудение же деятельности оказывает и свое «обратное» влияние: не формируются новые мотивы.

Таким образом, смещение смыслообразующей функции мотивов, отщепление действенной функции от «знаемой» нарушало деятельность больного и было причиной деградации их поведения и личности.

Анализ данных историй болезни также выявил ослабление побудительной функции мотивов и превращение их в знаемые. Эти изменения не носят однослойного характера: удалось выявить несколько видов подобных смысловых нарушений.

А. Парадоксальная стабилизация какого-нибудь круга смысловых образований. Например, больной Н. отказался получать зарплату, так как «пренебрегал земными благами»; больной М. годами не работал и жил на иждивении старой матери, к которой при этом «хорошо относился». Этот механизм наглядно обнаружился при общем и контрольном экспериментально-психологическом исследовании больных, когда больной оставался «нейтральным» по отношению к исследованию.

Б. Сужение круга смысловых образований. Выражается в том, что мотив,