Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

абсолютному слиянию с культурным каноном. Все известное ограничено исторически обусловленными рамками, основанными на мифологически выраженных предположениях. Поэтому отрицание или избегание новизны требует обожествления привычной, ранее установленной точки зрения: то, что происходит сейчас, должно навсегда оставаться неизменным. Сомнение в мудрости прошлого неизбежно вновь выставляет на обозрение тревожное неизвестное. Это можно считать благотворным, если приспособление к новым обстоятельствам рассматривается как возможный вариант развития событий, но когда отсутствует вера в героические правила, такое положение становится разрушительным. Все живое растет. Когда консерватизм разрушает способность к индивидуальному творчеству и становится тиранией, он работает против жизни, а не поддерживает ее. Внутренний дух покидает группу, которая боится распада. Такое общество обречено на распад, потому что будущее выходит за пределы ограничений прошлого, а абсолютный консерватор хочет свести то, что могло бы быть, к тому, что уже было. Если бы история была полной и совершенной, если бы мы использовали весь свой потенциал, человеческая раса изжила бы себя, потому что все бы уже совершилось, было бы исследовано и известно. Но такая вершина еще не достигнута – и, возможно, этого никогда не произойдет. Те, кто претендует на обратное, быстро приходят к активному противодействию самому процессу, который предоставляет то, что, по их собственному утверждению, они уже получили.

Отрицание героического в равной степени способствует декадансу – абсолютному отрицанию упорядоченной традиции и самого порядка. Такие опасения и модель поведения хоть и кажутся далекими от фашизма, но декадент не менее высокомерен, чем его очевидно более жесткий современник. Просто первый не отождествляет себя абсолютно ни с чем, а второй – с чем-то одним. Декадент твердо убежден, что ничто не имеет значения или ценности, несмотря на мнение (явно заблуждающихся, слабых и презренных) других, и, следовательно, не стоит усилий. Это анти-Мидас, превращающий в пепел все, к чему он прикасается.

В нормальных условиях человек, достигший подросткового возраста, начинает считать себя частью сообщества – коллективной исторически сложившейся структуры, помогающей справиться с угрозой. Он решает проблему адаптации к неизвестному, присоединяясь к группе, члены которой разделяют основные ценности, и поэтому ведет себя так же, как они (или, по крайней мере, предсказуемо).

Фашист приспосабливается к другим из жажды мести. Он возводит крепкие стены вокруг себе подобных в тщетной попытке удержать на расстоянии все более угрожающее неизвестное. Он делает это потому, что его мировоззрение несовершенно, не верит в героический аспект личности, не видит негативных черт социального мира и не может увидеть в хаосе ничего благотворного. Он достаточно напуган, чтобы принять рабское подчинение, оставаясь под защитой группы, но его страх не настолько велик, чтобы преодолеть вечное угнетение. Он скручен по рукам и ногам и не в силах расправить плечи. Декадент, напротив, не видит ничего, кроме тирании государства. Отказываясь замечать темную сторону личности, он не может понять, что его «бунт» есть не что иное, как уклонение от дисциплины. Он считает хаос гостеприимной обителью и видит источник человеческого зла в укладе общества, потому что не может представить, что Ужасная Мать – это сила, пожирающая душу. Он бросает своего Отца во чреве зверя, не заботясь о его спасении, и потому остается безоружным перед лицом угрозы.

Декадент стремится остановить процесс взросления и избегает вступления в группу, ведь ее члены должны принять хотя бы подростковую ответственность – научится вести себя достойно. Человеку с незрелыми взглядами на жизнь это бремя может показаться слишком тяжелым. Поэтому декадент ведет себя так, как будто парадигматическая структура сообщества стала неполноценной из-за экологических, культурных или интеллектуальных изменений, и отказывается быть «дураком», который рискует верой. Правильной реакцией на болезнь отца является, конечно, путешествие за «живой» водой. Вместо этого декадент превращает свое умственное превосходство над суевериями прошлого в догмат веры. Он чувствует желание уклониться от ответственности (и героической жертвы), что подпитывает веру в интеллектуальное превосходство. Сопутствующий этому образ страдающего мятежника прекрасно маскирует его трусость.

Фашист и декадент смотрят друг на друга как на противоположности – как на смертельных врагов. На самом деле это две стороны одной искореженной медали:

Сегодня Рождество, я был в гостях у Джулии. Сидя на диване в компании двух девушек, я вдруг осознал, как бесконечно глупо проводил свою единственную жизнь. Надеюсь, вы будете терпеливы: мне так отчаянно нужно выговориться, но в тесной кабинке напротив невидимого священника я не смог бы как следует исповедаться в своих грехах. Вы же подходите под определение религиозного человека, который тщательно анализирует демоническое и иррациональное в людях, а значит, найдете мое признание интересным.

Вообразите себе, если можете, как зрелый мужчина таит в сердце злую обиду на ближнего, который лишь воплощает представление о том, что значит быть человеком, и более ни в чем не виноват. Какие черные, уничижительные мысли я обращал к тем, кому не мог смотреть в глаза! Это совершенно невыносимо. Оказывается, высокомерное презрение к «простаку», которого я обвинял в грехе бессознательности, основывалось на ревности и злобе. Я бесконечно ненавидел любого, кто сумел побороть страх, раздвинуть границы детского сознания и покинуть материнскую обитель, потому что сам не смог этого сделать. Я приравнивал независимость и успех к эгоизму и самолюбию и с тайным удовлетворением тешил честолюбие, наблюдая и участвуя в разрушении всего, чего достигли успешные, независимые люди. Я считал это своим долгом. На самом деле в моем стремлении очистить мир от эгоизма присутствовал элемент фанатизма.

Что, если бы мне удалось реализовать свои помыслы? Кажется, земля вот-вот разверзнется и поглотит меня (и если есть справедливость, так оно и случится). Не имея ни малейшего намека на способность к нравственной оценке, я осуждал каждого, кто осмеливался перейти мне дорогу. Это заставляет задуматься, был ли у меня в этом мире хоть один друг. Хотя, конечно, раньше у меня были друзья – все те, у кого хватало презрения к себе, чтобы простить меня.

К счастью для человечества, таких, как я, спасителей немного. Знаете ли вы, что я отождествлял себя с Христом? Я считал себя полностью, безукоризненно свободным от агрессии и всех других антиобщественных эмоций. А как же ненависть, в которой я только что признался? Эти чувства не принимались в расчет, ведь они были основаны на здравом смысле. В конце концов, в мире есть сукины дети, и нужно быть готовым к встрече ним. (Кажется, запахло озоном… Говорят, перед ударом молнии по телу бегут мурашки.)

«Сукин сын» – очень емкое выражение. В «Исследовании феноменологии самости» Юнг пишет: «Часто рядом с ним появляется мать, которая, по-видимому, не выказывает ни