Горькие силлогизмы - Эмиль Мишель Чоран

спасительного, для сиюминутного – губительного.

* * *

Чаще всего к насилию склонны хиляки, всякого рода «доходяги». Они живут в постоянном смятении, сжигая свое тело, в точности как аскеты, которые, в свою очередь, стремятся к покою и миру и в этом стремлении расходуют и выжигают себя не меньше грубиянов.

* * *

Писать книги стоит с единственной целью – чтобы высказать в них то, в чем никогда и никому не посмеешь признаться.

* * *

Когда искуситель Мара[12] хотел уничтожить Будду, тот в числе прочего спросил его: «По какому праву ты намереваешься властвовать над людьми и вселенной? Разве ты страдал ради знания!»

Это самый главный, а может, и единственный вопрос, который следует задать себе, когда пытаешься разобраться в другом человеке, особенно если человек этот – мыслитель. Необходимо четко различать тех, кто заплатил высокую цену за самый крохотный шаг к познанию, и тех, неизмеримо более многочисленных, кто получил удобное, равнодушное знание – знание, не познавшее испытаний.

* * *

Говорят: «У такого-то нет таланта, но есть свой стиль». Но стиль и есть нечто такое, что невозможно придумать, с чем надо родиться. Это унаследованная благодать, это дар немногих, кто способен дать остальным почувствовать органическое биение своих мыслей. Это больше чем талант; это – самая суть таланта.

* * *

Где бы я ни оказался, меня не покидает одно и то же ощущение отчужденности, вовлеченности в пустую, бессмысленную игру. Я притворно интересуюсь вещами, до которых мне нет никакого дела; ведомый рефлексом или милосердием, я предпринимаю какие-то хлопоты, но никогда и нигде не чувствую себя своим, причастным к чему бы то ни было. То, что меня действительно влечет, находится где-то не здесь, а где – я не знаю.

* * *

Чем дальше люди отходят от Бога, тем больше знаний о религиях они приобретают.

* * *

«…Но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши».

Стоило им открыться, и драматические события последовали одно за другим. Смотреть, но не понимать – это и есть рай. Следовательно, ад – это место, где все всё понимают, и понимают слишком хорошо…

* * *

Я могу найти общий язык с человеком только тогда, когда он дойдет до последней степени низости, на какую способен, и больше не имеет ни сил, ни желания возвращаться к привычным иллюзиям.

* * *

Подвергая современников безжалостному суду, каждый из нас имеет шанс заслужить в глазах потомков репутацию провидца. Вместе с тем это означает отказ от авантюрной стороны восхищения и сопряженного с ним чудесного риска, ибо восхищение – это авантюра, самая непредсказуемая вещь на свете, ведь иногда случается, что она заканчивается добром.

* * *

Идеи приходят в голову во время пешей ходьбы, учил Ницше. Ходьба рассеивает мысли, утверждал Шанкара[13].

Оба тезиса в равной мере основательны, следовательно, оба справедливы. Каждый из нас может убедиться в этом, затратив не более часа, а то и не более минуты.

* * *

Оригинальность в литературе невозможна, если не подвергнуть жестокой пытке язык, переламывая ему все кости. Иначе обстоит дело, если ограничиться выражением мысли как таковой. В этой области требования не изменились со времен досократиков.

* * *

Какая жалость, что невозможно вернуться к тем временам, когда еще не существовало концептов, когда можно было писать, выражая лишь смыслы, и отмечать мельчайшие вариации всего, к чему прикасаешься, сочинять так, как сочиняла бы рептилия, будь она на это способна.

* * *

Все, что может быть в нас доброго, проистекает из вялости, из неспособности действовать и выполнять свои проекты и замыслы. Поддержкой нашим «добродетелям» служит невозможность или отказ от самореализации, тогда как стремление добиться максимальных результатов ведет к эксцессам и разнузданности.

* * *

«Благословенный бред», о котором упоминает Тереза Авильская[14], обозначая одну из фаз единения с Богом, есть то, чего высушенный, непременно завистливый ум никогда не простит мистику.

* * *

Не знаю ни одного мгновения, когда я не пребывал бы в полном сознании своей оторванности от Рая.

* * *

Глубоким и подлинным может быть только сокрытое. Отсюда сила гнусных желаний.

* * *

Ama nesciri, говорится в «Подражании», что означает: «Хорошо, что меня никто не знает». Лишь храня верность этому завету, можно оставаться довольным собой и миром.

* * *

Истинная ценность книги зависит не от важности сюжета (иначе никто не мог бы сравниться с писателями-богословами), а от способности замечать случайное и незначительное, от умения описывать мелочи. Чтобы говорить о насущном, никакого таланта не требуется.

* * *

Чувствовать, что ты опоздал или, напротив, поторопился родиться на десять тысяч лет, что ты принадлежишь к эпохе начала или конца человечества…

* * *

Отрицание выводится не из рассуждения, а из чего-то темного и древнего, чего никто не знает. Аргументация приходит потом, чтобы оправдать и подкрепить отрицание. Всякое нет зиждется на крови.

* * *

Прикрываясь эрозией памяти, вспоминать о первых попытках материи, рискованных возникновением жизни, что позже и случилось…

* * *

Стоит мне перестать думать о смерти, меня охватывает ощущение, что я жульничаю сам с собой, обманываю сам себя.

* * *

Бывают ночи, каких не изобрел бы самый изощренный палач. После них собираешь себя по крохам, отупевшего и потерянного, утратившего воспоминания и предчувствия, забывшего, кто ты есть. Дневной свет кажется бессмысленным, пагубным и куда более гнетущим, чем потемки.

* * *

Если бы тля обладала сознанием, ей пришлось бы бесстрашно преодолевать те же трудности и решать те же неразрешимые задачи, что и человеку.

* * *

Животным быть лучше, чем человеком; насекомым – лучше, чем животным; растением – лучше, чем насекомым, и так далее.

В чем спасение? Во всем, что ослабляет господство сознания и подрывает его превосходство.

* * *

Я обладаю недостатками, свойственными прочим людям, но, несмотря на это, все, что они делают, представляется мне непостижимым.

* * *

Если смотреть на вещи с точки зрения природы, человек был создан, чтобы жить нацеленным на внешний мир. Чтобы взглянуть в себя, ему необходимо закрыть глаза, отказаться от всякой предприимчивости, выйти за пределы повседневности. То, что принято называть «внутренней жизнью», есть позднейший феномен, ставший возможным лишь благодаря замедлению жизненных функций, ибо появление и расцвет «души» были оплачены ценой ухудшения действия физических органов.

* * *