Горькие силлогизмы - Эмиль Мишель Чоран

баловням славы. Мы до странности легко миримся с тем, что кто-то другой спасется, но не прощаем ему обладания преходящими привилегиями.

* * *

Мне не встречался ни один поистине интересный человек, у которого не было бы большого количества скрытых недостатков.

* * *

Подлинного искусства не бывает без существенной доли банальности. Тот, кто постоянно обращается к необычному, быстро утомляет – нет ничего непереносимее монотонности исключительного.

* * *

Неудобство использования заимствованного языка заключается в том, что с ним ты не имеешь права делать слишком много ошибок. Между тем именно легкая неправильность на грани с солецизмом и придает написанному видимость жизни.

* * *

Каждый человек верит, разумеется, подсознательно, что он один стремится к истине, а остальные не только не способны вести ее поиск, но и недостойны ее постигнуть. Эта безумная идея укоренена столь глубоко и приносит так много пользы, что, исчезни она, невозможно и вообразить, что станется с каждым из нас.

* * *

Первый мыслитель был, вне всякого сомнения, и первым маньяком почему. Это редко встречающийся и абсолютно незаразный вид мании. Действительно, страдают ею немногие – те, кто мучает себя вопросами и отказывается признать ту или иную данность, ибо на свет они явились в состоянии растерянности.

* * *

Быть объективным – значит относиться к другому человеку как к объекту, иначе говоря – трупу. Это значит смотреть на других людей так, как смотрит на покойников гробовщик.

* * *

Вот и эта секунда исчезла навсегда, потерялась в безымянной толще бесповоротного. Она не вернется никогда. Я и страдаю от этого, и не страдаю. Все в мире уникально. И все неважно.

* * *

Эмилия Бронте[17]. Все исходящее от нее меня потрясает. Место моего паломничества – Хауворт[18].

* * *

Идти вдоль берега реки, перемещаться вслед за током воды, не прилагая никаких усилий, никуда не спеша, – в то время как смерть ни на миг не прекращает пережевывать тебя, как жвачку, ведя внутри тебя свой бесконечный монолог.

* * *

Только Бог имеет исключительное право нас покинуть. Люди могут нас только бросить.

* * *

Если бы не наша способность забывать, прошлое давило бы на настоящее таким тяжким грузом, что у нас не было бы сил даже на то, чтобы встретить еще хоть один миг, не говоря уже о том, чтобы в нем существовать. Жизнь представляется сносной только легкомысленным натурам, особенно тем, кто ни о чем не помнит.

* * *

Если верить рассказу Порфирия, Плотин обладал даром читать в людских душах. Однажды он ни с того ни с сего сказал своему ученику, пораженному этими словами, что не стоит убивать себя, а лучше отправиться в путешествие. Порфирий уехал на Сицилию и там полностью излечился от своей меланхолии. Однако, с великим сожалением добавляет он, из-за этого он не присутствовал при кончине своего учителя, случившейся, пока его не было.

Философы давным-давно разучились читать в людских душах. Они и не должны этого делать, возразят нам. Возможно.

Но тогда не следует удивляться, что мы уделяем им так мало внимания.

* * *

Произведение искусства обретает жизнь только в том случае, если оно создавалось в тени с тщанием и расчетливостью убийцы, обдумывающего свое преступление. И в том, и в другом случае главное – это желание нанести удар.

* * *

Самопознание – самый горький вид познания, которому люди предаются менее всего.

Действительно, к чему следить за собой с утра до ночи, стремясь застать самого себя на месте преступления, безжалостно выискивать корень каждого поступка и проигрывать дело за делом перед лицом внутреннего судьи?

* * *

Каждый раз, когда у меня случается провал в памяти, я думаю, какой ужас должны испытывать те, кто знает, что они ничего больше не помнят. Что-то, однако, подсказывает мне, что по прошествии определенного времени их охватывает тайная радость, которую они не согласились бы променять ни на одно из своих воспоминаний, даже самое волнующее.

* * *

Полагать, что ты более оторван от всего на свете и более чужд ему, чем кто бы то ни было другой, и при этом оставаться рабом безразличия!

* * *

Чем больше противоречивых побуждений терзают нас, тем меньше мы понимаем, какому из них лучше последовать. Это и есть нехватка характера — и ничто иное.

* * *

Чистое время, то есть время процеженное, освобожденное от событий, существ и вещей, дает о себе знать только в некоторые ночные мгновения, когда вы чувствуете его приближение и знаете, что у него нет другой заботы, кроме стремления увлечь вас к образцовой катастрофе.

* * *

Испытать внезапное ощущение, что обо всех вещах на свете ты знаешь столько же, сколько Бог, и тут же понять, что это ощущение ушло.

* * *

Мыслители первого разбора размышляют над вещами; прочие – над проблемами. Жить надо лицом к бытию, а не к умствованию.

* * *

«Что ты тянешь? Сдавайся!» Любая болезнь обращает к нам этот предупредительный крик, замаскированный под вопрос. Мы притворяемся глухими, а про себя думаем, что весь этот фарс действительно затянулся сверх меры, а потому в следующий раз надо будет набраться смелости и наконец капитулировать.

* * *

Чем больше я живу, тем меньше склонен реагировать на бредовые идеи. Среди мыслителей я люблю теперь только потухшие вулканы.

* * *

В юности мысль о смерти навевала на меня тоску, но я верил в себя. Пусть я не догадывался, что стану чудаком, зато знал: что бы ни случилось, Недоумение не даст мне остаться в виде наброска, оно будет бдеть над моими годами с точностью и прилежанием Провидения.

* * *

Если бы мы могли взглянуть на себя глазами других людей, мы в тот же миг исчезли бы с лица земли.

* * *

Как-то я сказал другу-итальянцу, что латиняне – люди бесхитростные, слишком они открыты и болтливы, что я предпочитаю им народы, страдающие застенчивостью, и что писатель, не ведавший неуверенности в жизни, ничего не стоит как писатель. «Это правда, – ответил мне он. – Когда мы в своих книгах повествуем о пережитом, нам не хватает силы и выразительности, потому что то, о чем мы пишем, мы уже сотню раз рассказывали до этого». Потом мы заговорили о женской литературе и о том, что в странах, где свирепствовали салоны и исповеди,