Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте

производственный аппарат ради единственно возможной цели – ведения войны. Но, став властителем континентальной Европы, Гитлер оказался в состоянии войны с морской державой Англией и практически с Америкой, тогда как Советский Союз, который тратил на вооружение и подготовку к войне больше средств, чем он, противостоял ему на суше посредством нейтралитета, препятствовавшего Германии покончить с разногласиями с Англией посредством вторжения на Британские острова. Гитлеру пришлось бы прибегнуть к военным средствам по отношению к Советскому Союзу или угрожать ему войной даже в том случае, если бы Россия была демократическим государством или находилась под царской властью, потому что эта страна не могла предоставить ему безусловно надежных гарантий. Но ведь эта страна на протяжении всей политической жизни Гитлера служила для него жупелом и в то же время отчасти образцом, что продемонстрировало уже обоснование, приведенное им для своего четырехлетнего плана. Гитлеровский рейх должен был дать единственно уместный ответ России и ее идеологии; призывая к походу против России и ее идеологии, Гитлер обращался к общности наилучших сил всех арийских народов, коим следовало признать общего врага в еврействе. Однако же, многие из его сторонников и генералов также придерживались весьма определенных взглядов в отношении большевизма и Советского Союза, и Гитлер заранее не мог решиться на то, что он попросту проигнорирует эти взгляды. Когда же после визита Молотова Гитлер принял окончательное решение "подавить Советский Союз в ходе стремительной кампании", то, несмотря на легкомысленность этого оборота речи и многих аналогичных выражений, в глубине души ему все-таки было ясно, что это решение обладает совершенно иным весом, нежели решения о нападении на Польшу, Францию или Югославию, и исключительно из того способа, каким фюрер мобилизовал немецкий народ, возник – пока еще неубедительный – ответ на важнейший из всех вопросов: будет ли эта война решающей битвой между Германией и Россией за преобладание в Европе, или же антибольшевистской освободительной войной в союзе со многими европейцами и очень многими русскими или украинцами, или же войной на уничтожение с целью покорения гигантских "жизненных пространств" и истребления еврейства как мнимого врага всех народов мира?

V. Война между Германией и Советским Союзом 1941-1945 гг.

I. Нападение на Советский Союз: Решительный бой? – Освободительная военная кампания? – Война на уничтожение?

Когда утром 22 июня 1941 г. немецкий вермахт уже в течение полутора часов переходил границу Советского Союза от Балтийского моря до Черного, немецкий посол в Москве передал министру внутренних дел Моло-тову заявление, в заключении которого говорилось, что внешняя политика Советского Союза становится все более враждебной по отношению к Германии и что советское правительство нарушило заключенные с рейхом договоры, сосредоточив и развернув свои готовые к действию вооруженные силы на границах с этой страной, чтобы нанести ей удар в спину в ее борьбе за существование. Поэтому фюрер издает приказ выступить против этой угрозы, прибегнув ко всем имеющимся в распоряжении средствам принуждения.' Таким образом, в соответствии с этой декларацией, Гитлер понимает военную кампанию против Советского Союза как превентивную войну. В своем ответе Молотов назвал это обоснование "пустой отговоркой", т. к. вблизи западной границы проходят "специальные маневры", от которых советское правительство могло бы и отказаться, если бы ему передали соответствующее пожелание имперского правительства. Поэтому Германия беспрецедентным в истории образом нарушила договор о дружбе и ненападении, который связывал ее с Советским Союзом. Этот тезис явно означал, что Германия развязала неспровоцированную агрессивную войну. Фактически к этому моменту большая часть советских военно-воздушных сил была уже уничтожена. Поэтому Молотов вполне логично завершал свои выступления словами: "Этого мы не заслужили".

Таким образом, уже в первые часы войны оба тезиса употреблялись в официальной формулировке и резко противостояли друг другу: Германия ведет превентивную войну или же войну агрессивную; Советский Союз представляет собой невыносимую угрозу или же является ничего не подозревавшей жертвой нападения. До сего дня этот вопрос окончательно не решен3, и уже сразу перед началом конфликта, а также в течение первых недель войны и та, и другая сторона могла приводить в оправдание своей точки зрения самые серьезные аргументы. Но сомнения оставались как в том, так и в другом случае.

Вряд ли можно было сомневаться в том, что Советский Союз действительно нарушил дух и букву заключенных им договоров, когда потребовал от Румынии Буковину, а в Литве не только создал опорные пункты, но и сконцентрировал там значительное число своих дивизий. Кроме того, трудно было согласовать с договором о дружбе тот факт, что Советский Союз поддержал путч в Белграде и тотчас заключил договор с правительством Душана Симовича. Кроме того, немецкие войска обнаружили в советском посольстве в Белграде документы, слишком явно свидетельствовавшие о враждебных намерениях по отношению к Германии. Но самым сильным доказательством довольно скоро должна была восприниматься ситуация, ставшая заметной после первых четырнадцати дней войны: в распоряжении трех групп армий "Север", "Центр" и "Юг", возглавлявшихся генерал-фельдмаршалами фон Леебом, фон Боком и фон Рундштедтом находились в совокупности 3500 танков, и уже в Белосток-ском котле и под Минском одна только группа армий "Центр" уничтожила или захватила 6000 вражеских танков. Таким образом, в Белостокской дуге было сосредоточено гораздо больше танков, чем должна была выставить вся немецкая Восточная армия, и советский генерал-майор Петр Григоренко, будучи, правда, диссидентом, несомненно прав, когда пишет, что такое сосредоточение обосновано лишь в том случае, если предполагалось внезапное нападение.4 Хотя именно в этом он усматривает серьезный промах Сталина, так как на самом деле он не замышлял такого нападения. В любом случае невероятно, чтобы немецкая сторона ощущала прямую угрозу. Так, например, генерал-майор Маркс, приступая 5 августа 1940 г. к разработке первого плана операции, исходил из того, что "русские не окажут нам дружеской услуги и не нападут"5, и сам Гитлер еще в январе 1941 г. утверждал, что Сталин – человек умный, открыто против Германии не выступит и будет лишь множить трудности.' В остальном все разработки и предварительные совещания, касающиеся плана "Барбаросса", свидетельствуют о том, что почти все участники были чрезвычайно уверены в своем превосходстве и надеялись "разбить Россию в ходе одной быстрой кампании"7, так что на неоднократные предостережения Гитлера избегать недооценки противника ему при случае возражали в том смысле, что Красная Армия – просто шутка. * Превентивная война не может основываться только на объективных фактах: она, в частности, безусловно предполагает ощущение прямой угрозы со стороны агрессора. Тем не менее наступательная война не обязательно означает нападение только