Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте

им войну. Если же он вместе с Америкой нанесет поражение Германии и при этом возьмет основную тяжесть потерь на себя, тогда победят его самого, и по его собственным предположениям вероятность поражения была слишком велика.

В любом случае, есть все основания считать, что Сталин, как и Гитлер, был убежден в том, что надо принять какое-то решение, однако он не предполагал, что это будет война между Германией и Советским Союзом. В таком случае Гитлер и Германия не несут полной ответственности за возникновение ситуации, потребовавшей принять решение – этому вместе с Гитлером одинаково способствовал и Сталин – однако Гитлер и Германия стали, наверное, причиной того, что это решение приняло облик войны между Германией и Советским Союзом.

Однако начало такому пути было положено, и теперь требовалось ясно определить решение дальнейшей альтернативы. Война против Франции окончилась победой, и Франция получила новое правительство, которое было готово к сотрудничеству с Германией. Это новое правительство подготовило перемену системы и утвердило авторитарный режим, во главе которого стоял весьма уважаемый человек в стране, маршал А. Петен. Правительство снова было готово расстаться с Эльзас-Лотарингией, однако дальнейшего ослабления – по крайней мере, на данный период -можно было не опасаться. Военная победа над Советским Союзом в любом случае повлекла бы за собой формирование нового правительства, а также создание новой системы, и какой-нибудь русский Петен заявил бы о своей готовности к сотрудничеству с Германией и, наверное, признался бы в том, что на смену советскому мнимому федерализму пришел подлинный. Что касается борьбы между государствами, то в результате нее гражданская война в Европе, в конце концов, стала бы определяющей реальностью. Однако с "национально-немецкой" точки зрения по отношению к Франции существовало одно серьезное отличие: эта "новая Россия" лишь в военном отношении была бы слабее Германии, а по численности населения и запасам природных ресурсов по-прежнему превосходила бы ее. Если в своей позиции не исходить из доверия к партнеру и не слишком полагаться на собственные силы, тогда надо было ставить задачей более основательное ослабление России. Именно в этом и состоял замысел Альфреда Розенберга, которого в июле Гитлер назначил "рейхсминистром окулированных восточных областей". Уже 2 апреля в докладной записке он разработал план, согласно которому Россию предполагалось разделить на ее этнические части и, окружив будущую

"Московию" кольцом независимых государств, а именно Украиной, Белоруссией, областью Дона и регионом Кавказа, постоянно держать ее "под угрозой".' Подобно тому как в 1919 г. западные державы организовали "санитарный кордон"(согс!оп sanitaire) вокруг советской России, состоящий из различных государств, которые частично или полностью принадлежали царской империи, подобно тому как страны-победительницы, не пожелав мириться с возникновением Великой Германии, окружили Пруссию враждебно настроенными к ней государствами, Альфред Розен-берг стремился к тому, чтобы в духе Версальского договора обеспечить постоянное подавление основной области единственного соперника Германии в Европе. Говоря отвлеченно, речь шла о таком политическом мышлении, которое характерно для ситуации решительной борьбы, и оно в такой же мере заслуживает или не заслуживает порицания, в какой этого заслуживают действия союзных держав в 1919 г. Однако с самого начала такой подход не совсем хорошо соотносился с другим аспектом всей совокупности проблем, и это наиболее ярко заявило о себе тогда, когда в своей речи от 20 июня 1941 г. Розенберг сказал: "Сегодня мы начинаем "крестовый поход" против большевизма не для того только, чтобы навсегда освободить от него "нищих русских", но и для того, чтобы осуществлять немецкую мировую политику и обеспечить условия существования для германского рейха…, заменить Сталина новым царем или даже назначить какого-нибудь националистического вождя в той области, которая однажды мобилизовала бы против нас все свои силы". Вместо идеи единой России, широко бытовавшей прежде, отныне о себе заявила совершенно иная концепция "восточного вопроса". " Если война в этом смысле представляла собой так называемый решительный бой, тогда нельзя было рассчитывать даже на то, чтобы привлечь на сторону немцев русских, лишенных гражданских прав, а также лишенных собственности кулаков или их детей. Тем не менее не было никакого сомнения в том, что зачинщики этой войны рассматривали ее как возобновление войны гражданской и что вновь ожили все те чувства, которые некогда господствовали в России и Германии. Они, правда, могли утратить свою силу и в ослабленном виде найти выражение в обычных оборотах, когда, например, министерство иностранных дел в своей ноте от 21 июня заявило, что немецкий народ должен "спасти всю мировую культуру от смертельной опасности большевизма"20, или когда "Немецкая дипломатическо-политическая информация" 27 июня утверждала, что война Германия против Москвы станет крестовым походом Европы против большевизма, причем речь идет о сохранении и восстановлении основополагающих принципов национального и просто человеческого сосуществования, а именно о восстановлении свободы и достоинства человеческой личности, семьи, частной собственности, свободы религиозных убеждений, а также культурной самобытности народов и народностей всей Европы.2| Казалось, что в таких выражениях вновь заявил о себе дух национального подъема 1933 г., однако Альфред Розенберг гораздо непосредственнее выразил чувство горечи и ненависти, а также прочие ощущения первых послевоенных лет, когда в своей Общей Инструкции от 8 мая, предназначенной для рейхскомиссара окулированных восточных областей, обозначил положение, гласившее, что немцы Восточной Европы, на протяжении многих столетий вносившие огромный вклад в развитие экономики, были без какого-либо возмещения ущерба лишены всей своей собственности и сотнями тысяч подвергались переселению и умирали с голоду.22 Однако уже 30 марта 1941 г. чувствам эпохи гражданской войны сильнее всего предался Гитлер в своей речи перед генералами. Он заявил о том, что большевизм – это социальная организованная преступность, а коммунизм представляет огромную опасность для будущего. "Мы должны уйти от понятия солдатского братства. Коммунист не был и не будет товарищем… Необходимо вести войну против духа разложения… Комиссары и люди из ГПУ – это преступники, и с ними надо обходиться как с преступниками". 23 Во время гражданской войны на самом деле никто не думал о том, что белого или красного можно считать товарищем, с которым надо обращаться по-рыцарски. Советы всегда хорошо помнили зверства, которые совершали белые и даже во время войны с финнами вряд ли только в пропагандистских целях красноармейцам рассказывали о том, что, если они попадут в руки к "белофиннским мясникам", их замучат до смерти. "Преступниками, воюющими против общества", считал большевиков и атаман Каледин, так как своим лозунгом "грабь награбленное" они взывали к самым первобытным инстинктам, а генералу Корнилову дойти до столицы помешало "разложение". Гитлер, правда, довольно редко напрямую вспоминал о событиях гражданской войны и не