Вещь и имя. Самое само - Алексей Федорович Лосев

Указанное положение можно сравнить с более поздним высказыванием Лосева:

«Всего многотрудного Платона я выражаю в одной фразе: вода замерзает и кипит, а идея воды не замерзает и не кипит, т.е. вообще не является вещественной» [64, 35].

Эта мысль, по замечанию Лосева, является тем новым, что Платон внес в сокровищницу философской мысли, впервые четко выделив идею вещи и материю вещи как вполне различимые моменты и указав на невещественный характер идеи вещи [69, 74, 82]. См. также комм. 56* к ВИ.

7*

См. комм. 8* к ВИ.

8*

О четырех причинах (αιτια – причина, основание, принцип) – материальной, формальной, движущей и целевой, определяющих любую вещь, Аристотель говорит в «Метафизике»: I 3, 983a 24 – 33; III 2, 996b 5 – 8; V 2, 1013 а 24 – 34 (см. также: [49, 4, 131, 625]). В данном случае, Лосев не упоминает высказанное в платоновском диалоге «Федон» положение о том, что подлинной причиной (основанием) вещей является именно то, что в них существует само по себе («Федон» 99d – 100c). Тщательный анализ учения о причинах в его историко-философском аспекте дан Вл. Соловьевым в его энциклопедической статье «Причина» [91, X, 263 – 266].

9*

«Ех nihilo nihil fit» – одно из основных положений эпикурейской философии, встречается у Лукреция в произведении «О природе вещей» (1, 146 – 158) и в приписываемом Эпикуру письме к Геродоту (Диоген Лаэртский, X 38 – 39). Исследованию специфики эпикурейской философии Лосев уделяет место в ИАЭ [49, 5, 179 – 317]. Предшествующий пример с равенством вещи сумме ее частей также критически разбирается в эпикурействе (Диоген Лаэртский, X 68 – 69). Гегель, анализируя указанный принцип в «Энциклопедии», подчеркивает ту особенность его трактовки, которая связана с вопросом о вечности материи и пантеистическим мировоззрением в целом [11, 1, 225]. В европейской философии Нового времени это положение приобрело иной вид: в действии может существовать только то, что дано в причине [см.: 108, 126].

10*

Это положение [ср.: 23, 277] перекликается с упомянутой выше в тексте идеей равенства вещи сумме ее частей и вполне соответствует выводу, сделанному средневековым грузинским комментатором работы Прокла «Первоосновы теологии» Иоанном Петрици о едином, составленном из частей, но и приобщенном принципу единства, находящемуся выше самой составленности [см.: 84, 42]. Аналогично этому, и для признака вещи, входящего в ее понятие, необходима причастность самой цельности этого понятия [см.: 82, 100]. В работе МБМЛ Лосев также обращается к этой проблеме и дает ее анализ в связи с вопросом о целостности, по-прежнему считая недостаточно обоснованной позицию, ограничивающуюся простым перечислением признаков без учета закона их объединения в само понятие как целое:

«Понятие как совокупность признаков есть, прежде всего, нечто цельное и неделимое. Ясно то, что если в понятии этой неделимости нет, то признаки могут только раздробить его на взаимно дискретные части и таким образом превратить цельное понятие во столько разных и взаимно изолированных понятий, сколько в нем мыслится признаков. Следовательно, понятие как совокупность признаков есть только развитие и расчленение понятия в первичном смысле, понятия как такового, понятия как смысловой индивидуальности, не сводящейся ни на отдельные признаки, ни на их совокупность» [55, 643].

В указанном положении Лосев коренным образом расходится с представителями «традиционной» логики, придерживающимися противоположных взглядов, а именно – известнейший дореволюционный учебник логики Г. Челпанова, выдержавший 9 изданий в царской России и переизданный в 1946 и 1994 гг., который утверждает, что определение понятия (раскрытие содержания понятия) заключается в перечислении его признаков [см.: 105, 40], практически повторяя позицию В. Карпова («Систематическое изложение логики». СПб., 1856) в этом вопросе. (В последующее время указывалось на необходимость перечисления лишь существенных признаков [см.: 3, 32].) Позднее, при комментировании платоновского диалога «Теэтет», Лосев напишет:

«Для того, чтобы отличительный признак вещи характеризовал самое вещь, уже надо знать самое вещь… Приписывать те или иные признаки предмету можно только тогда, когда имеется самый предмет и его точная фиксация в сознании» [85, 2, 474, 476].

Подчеркивая простоту изолированных абстракций, Гегель также указывал на специфику конкретного, состоящую в особом «многообразном соединении» (используя термин Konkretion именно в значении «сращение» по отношению к абстрактным определениям [см.: 24, 25; ср.: 23, 220, 222, 234 – 235]) отвлекаемых сознанием моментов предмета мысли [см.: 10, VI, 270] и предлагал переосмыслить сам принцип абстрагирующей деятельности с тем, чтобы не допустить разрушения исследуемого мыслью конкретного целого [см.: 10, VI, 18; V, 33]. Только таким образом, по Гегелю, складывается спекулятивное мыслительно-созерцательное отношение к предмету мысли в его конкретности, свободное не только от субъективизма, но и от абстрактной неполноты и препятствующее преувеличению значимости изолированных сторон [см.: 24, 54 – 55]. Общее направление движения мысли предусматривает возвращение к предмету после первичных отвлечений, но самым существенным все же остается вопрос – каким образом сохранить конкретность предмета? Предположив, что обобщение происходит именно исключением и стиранием всех особенностей, придется констатировать не только снижение познавательной значимости полученного общего понятия, но и потерю возможности для мыслительного движения двигаться в обратном направлении, так как складывается ситуация, при которой

«общее беднее частного именно теми признаками, которых оно лишено и которые имеются у последнего» [102, 354].

Другими словами, возникает необходимость сохранения признаков при обобщении в целях обеспечения последующей детерминации (ограничения) понятия. И именно на это обстоятельство указывает Лосев, характеризуя процесс получения общности «не путем отвлечения от конкретных содержаний», но путем установления особой закономерности существования общего и подчиненных ему частностей [61, 46]. Подобный способ формирования общих понятий на примере анализа математических формул предлагал немецкий ученый XVIII в. И. Ламберт, считавший, что в качестве характерного при обобщении должна рассматриваться не внешне отмечаемая одинаковая присущность признака предметам, но внутренне присущая этим предметам и объединяющая их закономерность, что, как представляется, можно соотнести с методом, описанным в платоновском «Меноне»:

«…то же относится и к добродетелям: если даже их множество и они разные, все же есть у всех у них одна определенная идея (εν ειδος): она-то и делает их добродетелями» (72 c – d);

см. также [23, 273]. Его идеи в этом направлении были развиты Э. Кассирером, фактически сформировавшим доктрину об общем как законе для появления частного в работе «Познание и действительность» (рус. пер.: 1912) [см.: 29, 14 – 16, 22 – 23, 31 – 33]. Именно на эту работу опирался С.Л. Франк [см.: 102, 310 – 311, 353