Пост-Европа - Юк Хуэй

порождает скачок – разрешение несовместимостей и напряжений. Она всегда разворачивается между собой и другим, где этим другим может стать Азия, Африка, Латинская Америка или даже меньшинства внутри самой Европы. Но в любом случае это требует выхода за рамки сравнительной философии, которая остается лишь дисциплиной внутри истории философии. Вместо этого необходимо реактивировать процесс индивидуации мышления в свете технологического ускорения.

Пандемия возвестила о завершении первой фазы глобализации после холодной войны: если у человечества еще есть общее будущее, то оно должно стать планетарным. В условиях планетарности любые рассуждения о кризисе европейского духа больше не будут уместны – как напоминает нам Деррида в «Другом курсе». Если во взглядах Паточки и Стиглера на постъевропейскую философию и есть нечто общее, то это вопрос заботы, выраженный у позднего Паточки как «забота о душе», а у Стиглера через игру слов panser/penser[107]. Однако для того, чтобы обратиться к вопросу о заботе, нам придется пройти через размышление об индивидуации. Как мы попытались показать выше, существует два направления разговора об индивидуации: одно касается нового индустриального духа, способного противостоять дезиндивидуации, а другое связано с индивидуацией мышления, выходящей за пределы вопроса о сущности. Именно этот второй аспект мы и рассмотрим в следующей главе.

Глава вторая: «Что такое Азия?» – вопрос

Европа представляет собой понятие, исходящее не из самого себя, а из своей сущностной противоположенности Азии… В политическом и духовном плане Европа (изначально и до тех пор, пока она останется верна себе) – это антиазиатская сила.

Карл Лёвит

С[прашивающий]: Вы задеваете сейчас один спорный вопрос, который я часто разбирал с графом Куки, – именно: необходимо ли и оправданно ли для восточноазиатов гнаться за европейской понятийной системой?

Я[понец]: Похоже, в условиях современной технизации и индустриализации всех частей света здесь уже нет другого выбора.

С: Вы говорите осторожно и начинаете с «похоже…».

Я: Конечно. Ведь всё еще остается вероятность, что, с точки зрения нашего восточноазиатского присутствия, увлекающий нас за собою технический мир вынужден ограничиваться внешним и… что…

С: … настоящей встречи с европейским присутствием тем самым, несмотря на все уравнивания и смешения, так и не произойдет.

Мартин Хайдеггер[108]

§ 6. Вопрос «Что такое Азия?»

Корректно ли ставить вопрос: «Что такое Азия?» Возможен ли этот вопрос сегодня? Да и был ли он возможен когда-либо в прошлом?

Для начала поставим под сомнение корректность этого онтологического вопроса: что такое Азия? Задавая вопрос о том, что такое Азия, точно так же как задавая вопрос о том, что такое Европа, мы будем вынуждены прибегнуть к эссенциализации, то есть ответить на вопрос о том, что делает Азию Азией, в том же смысле, что и ответить на вопрос о том, что делает дерево деревом: иными словами, нам нужно будет спросить о сущности Азии. В этом отношении вопрос «Что такое Азия?» сам по себе не является азиатским. Это европейский вопрос, но не потому, что такой вопрос никогда не задавался в Азии, а потому, что это вопрос о бытии Азии, онтологический вопрос. Напомним, что Нисида Китаро однажды утверждал, что западная философия сосредоточена на вопросе о Бытии, в то время как восточная философия исследует вопрос о Ничто:

Каковы же в таком случае отличия форм культуры Востока и Запада с метафизической точки зрения? Думаю, что Запад в основание реальности помещал Бытие (有, у/ю̄); Восток же в качестве такового основания полагал Ничто (無, му). Я называю эти позиции «форма» и «бесформенное» соответственно[109].

Если Нисида прав, тогда вопрос «Что такое Азия?» – либо некорректен, либо может привести к совершенно неожиданному ответу. Франсуа Жюльен – не ссылаясь на Нисиду, также пришел к выводу, что в Китае онтология отсутствует[110], а отождествление онтологии с бэнь ти лунь (本體論, буквально «учение о первооснове», часто переводится как «онтология») ложно. Это может озадачить, поскольку в повседневной жизни мы часто задаем вопросы вроде: «Что такое Х?» Дело не в том, что неевропейцы никогда не ставили подобных вопросов, а скорее в том, что, когда они их ставили, речь никогда не шла о поиске сущности. Сущность – это то, что неизменно, и как раз поэтому субстанция, в отличие от акциденции, также понималась как сущность. Поиск сущности происходит через логос. Логос означает «речь», но также включает в себя такие понятия, как разум, логика и так далее. Логос происходит от глагола legein – «класть нечто перед собой». Логос означает стремление к рациональности, которая способна раскрыть сущностное путем онтологических изысканий.

Соответственно, спрашивать: «Что такое Европа?» – значит вопрошать о ее сущности. Гуссерль ответил на этот вопрос в своей венской лекции 1935 года, в которой он утверждает, что Европа – не географическое пространство, а дух. Гуссерль пытается нарисовать нам geistige Gestalt, духовный облик Европы, в котором европейский дух представлен как бесконечная задача – стремление к универсальному и рациональному:

«Духовный облик Европы» – что это такое? Это явленность философской идеи, которая имманентна истории Европы (духовной Европы), или, что то же, это ее имманентная телеология, которая с всечеловеческой точки зрения дает о себе знать как начало развития радикально новой человеческой эпохи, эпохи человечества, которое отныне хочет и может жить, только свободно формируя свое бытие и свою историческую жизнь на основе идей разума, исходя из бесконечных задач[111].

Европейский дух – в ее философии; если можно говорить об облике такого духа, то он представляет собой имманентную телеологию, в которой история – это история идеи разума. Прогресс этой идеи заключается в поиске универсального, и только благодаря этой бесконечной задаче поиска становятся возможными новые эпохи человечества. Определить Азию в терминах подобного образа, а возможно, в терминах какого-либо образа вообще, представляется сложной, если не невозможной задачей. Другой философ Киотской школы, Вацудзи Тэцуро, в своем трактате «Фудо» оставил нам яркие образы Азии, Ближнего Востока и Европы[112]. Слово фӯдо (風土)[113] состоит из двух китайских иероглифов, обозначающих «ветер» (風) и «почву» (土), и часто переводится на английский как climate (климат); однако фӯдо – это не только климат, поскольку он включает в себя также обычаи и традиции; в определенной степени фӯдо – это формирование культуры, обусловленное космологическими и географическими особенностями. Азия в значительной степени подвержена влиянию муссонов, и, согласно Вацудзи, относительное отсутствие сезонных изменений способствует формированию у людей более мягкого характера,