Мы что, рожаем? Или то, что вы боялись спросить у акушера-гинеколога - Наталья Викторовна Цалко

Ну и с каким чудесным святым познакомились, если встречаю в храме, обязательно склоню голову, мол, спасибо, помню, люблю, не оставляй, приходи почаще.

«Да не волнуйтесь вы так, у меня все в порядке, я сейчас рожу!»

Палата домашних родов, этап с водой прошел мимо, не понадобилась ванна, начинаются потуги. Обратились к классике, поэтому кровать трансформируется в кресло, оно еще называется рахмановским, или рахмановкой, много поколений женщин на нем рожали будут рожать. То самое из фильмов, многим легко визуализировать в памяти. А чтобы превратить брюки в элегантные шорты, нужны спецы.

Акушерка и врач хлопочут у рожающей и вечно чем-то заняты, плюс еще же идет разговор или объяснение, а также расстановка мужа под нужный угол. Происходит вызов детского врача на роды, иногда и лаборанта, и реаниматолога, анестезиолога, операционной сестры.

Кипит работа, начинается такая невероятно любимая сердцу суета, движение. И тут, надо сказать, изящества не меньше, чем в балете или операционной. Строго все по номерам своим, партии определенные, финиш. Несколько самых важных минут – и человек появится. И плацдарм для всего этого готовят санитарочки.

Думаю, что не только у нас, во всех заведениях санитарочки – это совершенно незаменимые сотрудники, они – товар штучный, многие так просто живые легенды. Одним-двумя словами сбивают спесь с кого угодно или поднимают на пьедестал, неподкупные же они, а все видят и цену каждому из нас знают. Есть те, кто своим появлением могут переломить настроение и внимание всего бокса со всеми нами такими важными за пару минут.

У нас удачно завершилась репетиция потуг, снимается перчатка, вполголоса, тут можно не кричать четкое: «Собираем кресло!» И в коридор несется: «Девочки, санитарочки!»

Входит. Нам досталась милейшая и тишайшая Оля. Она мастерски достает что-то причудливо смотанное не хуже лебедя в отеле из полотенец. Оказывается, это все слои пеленочек для родов, идеально скрученных под конкретную женщину. Вынимают единым духом все мокрое, испачканное из-под спины. Тут же простилают все новое, чистое, кипенно-белое, для этого и был рулончик, а ведь большинство обезболены, попа и ноги недвижимы. Но наши кудесницы умеют все, причем строго же в перерывах между потугами, чтобы аккурат к следующей уже не мельтешить под ногами. Выходя из бокса еще и весь мусор одним взмахом за все 20 часов родов и нашего пребывания выносят.

Впереди еще манипуляции с последом, осмотр, тут они тоже волшебной дымкой пробегают. Несколько раз перестилают, также не беспокоя никого, обрабатывают дезинфицирующими растворами кожу. Кладут перчатки, наборы, четко зная, кому и на какой край, и размеры: бахилы, чулки – все готово к приходу операционной сестры. Красота их движений в отточенности, невесомости, легкости, как коршуны они кидаются на каждую каплю крови, протирая тряпочкой из кармашка. Ждут и готовы открыть нужную ниточку и отвести отца помыть руки перед пересечением пуповины.

И мы настолько нагло привыкли к такой заботе и комфорту, что не замечаем их совсем, а уж что говорить про роженицу, кто бы кого различал. Но у нас меж тем вставлены ручки в кровать, подогнаны ножки, фиксация, лоток прикручен. Кровать подогнана по высоте идеально под акушерку, заветный рулончик с пеленками. И вот, меняя пеленки, Оля ласково касается моей рожающей девочки и сжимает ручки в кулаки, показывая: «Давай, не дрейфь».

И моя чувствительная нежная девочка, которая уже рожала в этой палате, считывает эту какую-то особую любовь. Не все родственники могут вот так искренне одарить. И, перегнувшись через кресло, она громко говорит: «Да не волнуйтесь вы так, у меня все в порядке, я сейчас рожу!» И дальше с хохотом родила.

Они долго потом помнили друг друга и передавали взаимные приветы, я хаживала на интервью, девочка ныне не только замечательная мама, но и прекрасный журналист. Удивительно, как светлые люди способные жестом обогреть и показать любовь.

«Пусть кричат мартышки!»

Она в воде, в полутьме, шумно дышит на схватку, мечется, не расслабляется, но хочет продолжить. Мы сидим с акушеркой тихо у края ванны, внимательно вперив взгляд через водную гладь. Понимаем, что потуги могут быть непростыми, плохо когда не расслаблена, вскакивает, перебегает по воде, но терпеливо ждем.

Из телефона льется трек, что-то типа кайдан кампура. Затем снова перемещение по ванной, требует взять за руку, муж послушно протягивает. Она взвывает от боли, рука на излом, садится с нами рядом. Музыка, видимо, заканчивается, там такие треки минут на 40–50, и возникают звуки дикой природы – причем обезьяны и, по всей видимости, что-то типа нас, тоже в стае, только гомонятся, и вот это их «у-у-уу-уу» и клекот, как назло очень громко и на весь бокс.

Схватка отпускает, девочка расслабляется, телом мягко погружается в воду, и в этом момент муж, нежно касаясь второй рукой плеча: «Я переключу на классику?» – «Не-ет! – возглас из воды стреноженный схваткой. – Пусть кричат мартышки». И родили замечательно, минут через пятнадцать уж различали мартышек и даже дали им имена, одна точно была с белым пятном и рваным ухом, слух не подводит.

Легкие роды

Прием, барышня прямо с порога томно бежит к кушетке и ложится в обморок. «Ой, нет, ничего медицинского мне не говорите, не показывайте, ужас, все ужас, я сейчас закричу, уберите ленту и тазомер. Я этого не вынесу. И так каждый раз». «О-о-о, – пронеслось в голове, – что-то будет».

День родов. Еду с интересом, ну там как бы все медицинское, да еще какое, громкое, нарочитое, болезненное, как моя хрустальная крошечка справится. Не буду томить, она прибыла с пустой бутылкой шампанского, с порога влетела в ванну, включила Адама Ламберта и, сидя в воде, подпевала ему и совершенно залихватски подсвистывала в горлышко, ритмично поводя плечиками.

Великолепно, максимально внезапно легкие роды в копилку и в сердце навсегда. Женщины – это лучшее, что сотворил Господь, не спорьте, я видела их в деле. И Адама Ламберта с той поры уважаю, хороший исполнитель, как помог-то.

Айболит и ножки

Рассвет, позади много часов напряженного, впереди столько же. Дежурю, коллега родила, причем роды за родами и упала в ординаторской в темноте просто прикрыть глаза на пару часов. Впереди рабочий день со своими заботами, я же законно фланирую между боксами и профессионально волнуюсь о всех, дохожу до края родблока и слышу протяжное, но тихое: «Дру-у-у-уг! Дру-у-уг!»

Это мы так друг друга зовем еще с ординатуры, даже в телефоне написано просто «Друг». Бегу рысью, влетаю в ординаторскую: что? что?

Она, лежа на диване, только глаза сверкают чуть