Счастливые неудачники - Юрий Михайлович Оклянский

В «Доме на набережной» писатель с дистанции в четверть века обращался среди прочего к некоторым событиям, типажам и жизненным ситуациям, изображенным некогда в «Студентах». Нет, он, естественно, не переписывал заново прежнюю книгу, не занимался той самой переделкой «от первой до последней страницы», о возможности чего при наличии сил, времени и желания высказывался еще прежде.

И однако же перекличка деталей порой разительная — в кабинете профессора-«космополита» Ганчука из повести «Дом на набережной» тоже представлены бюстики своего рода «шиллеров» — западных мыслителей идеалистического толка, а Вадим Глебов за свое предательство (на сей раз умышленно не состоявшееся выступление при публичном разбирательстве дела Ганчука) получает персональную стипендию — «тридцать сребреников имени Грибоедова…». (Даже стипендия персональная тоже имени Грибоедова!)

Перед нами другое произведение, с другой темой, с другими героями. Вместе с тем повесть «Дом на набережной» замешена во многом на внутренней полемике с первой книгой. Это строгая и взыскательная попытка внутреннего расчета и очищения, прямого спора писателя с самим собой, прежним, с теми представлениями и понятиями — идеологическими, нравственными, эстетическими, — какие автор «Студентов» исповедовал и проповедовал в начале 50-х годов. Известная перекличка или даже общность художественных положений и деталей в произведениях носит при этом, на мой взгляд, не только невольный, но и намеренный характер, поскольку художник как бы платит этой книгой по неоплаченным счетам своей молодости.

Значительная часть событий повести «Дом на набережной» тоже развертывается на литературном факультете, есть студенты, аспиранты, профессора, зачеты, НСО… Но «студенческой» или «аспирантской» эту повесть не назовешь. Все здесь сориентировано на другие мерила, нравственные и философские ценности, одухотворено иными художественными представлениями. Былая «студенческая повесть» как вид беллетристики навсегда осталась за горами, за долами прошедших десятилетий…

Главная тема «Дома на набережной» — это всесокрушающая, перемалывающая человеческие жизни сила ударов судьбы, хода времени, чей образ как бы олицетворен в неподвижной и неколебимой громаде серого многоэтажного каменного здания, величественно возвышающегося в одном из самых респектабельных мест набережной Москвы-реки. Дом стоит на острове, с обеих сторон его обтекает река. С затверделым и неизменным равнодушием серая громада, будто корабль, плывет через годы и десятилетия. Своего рода «ноев ковчег», омываемый волнами времени…

Если в созданиях художника можно выделить наиболее представительный образ-символ, где, подобно огненному пятнышку в фокусе зажигательного стекла, пересекаются и скрещиваются все лучи, то для Ю. Трифонова такой образ, вернее всего, — «дом на набережной». Новейшая критика называет подобные образы — «хронотопами». В их зримой символике как бы нерасторжимо слиты время и место, характер среды, черты социального уклада и быта, нередко поднятые в произведениях автора до выразительности художественной летописи, хотя, разумеется, и не обязательно единственной в его творчестве.

Таковы «дворянское гнездо» у Тургенева, дом Прозоровых или усадьба Раневской — у Чехова, дом Турбиных — у Булгакова, Тихий Дон — у Шолохова и т. д. Метафору «дома на набережной» к этому «хронотопному» ряду, пожалуй, впервые отнес критик В. Фролов. И к тому есть веские основания.

В своих книгах Трифонов, разумеется, не так уж часто прямо вспоминает о «доме на набережной». Но о первых обитателях этого «дома правительства» — о революционном поколении первого призыва, о его судьбах, героической поре и трагедиях, о его дальней родословной и оставленном им наследии, об истории и нынешнем дне того уклада и образа жизни, олицетворяющим знаком и цитаделью которого этот дом являлся, он пишет всегда.

Во внутренней органичности этой метафоры для художника дала новый случай убедиться недавняя публикация последнего романа Ю. Трифонова. Первая короткая глава романа «Исчезновение» — именно образ «дома на набережной», живописная картинка старого, внешне как будто бы десятилетиями неизменного серого здания. Так бывает в театре: занавес еще не открыт, но свет погас и на сцене высвечена только эмблема на тяжелом занавесе — летящая чайка — и сердце зрителя уже готово к восприятию искусства определенной стилистики и тона.

Конечно, картина «дома на набережной», своего рода эмблемная для творчества Трифонова, в романе «Исчезновение» — самостоятельный и многозначный образ. Это тематический и музыкальный ключ ко всему дальнейшему повествованию. Заявлена тема — судьбы молодого героя Игоря Баюкова и его семьи, сломанных в 1937 году жизней, разорения домашнего очага, «исчезновения» того уклада, который был связан с этим домом, при сохраненности и неизменности, казалось бы, внешних атрибутов. Звучат уж и первые ностальгические мелодии.

«Когда-то я жил в этом доме, — так начинается роман. — Нет — тот дом давно умер, исчез, я жил в другом доме, но в этих стенах, громадных, темно-серых, бетонированных, похожих на крепость. Дом возвышался над двухэтажной мелкотой, особнячками, церквушками, колоколенками, старыми фабриками, набережными с гранитным парапетом, и с обеих сторон его обтекала река. Он стоял на острове и был похож на корабль, тяжелый и несуразный, без мачт, без руля и без труб, громоздкий ящик, ковчег, набитый людьми, готовый к отплытию. Куда? Никто не знал, никто не догадывался об этом. Людям, которые проходили по улице мимо его стен, мерцавших сотнями маленьких крепостных окон, дом казался несокрушимым и вечным, как скала: его стены за тридцать лет не изменили своего темно-серого цвета.

Но я-то знал, что старый дом умер. Он умер давно, когда я покинул его. Так происходит с домами: мы покидаем их, и они умирают».

По устремленности и остроте социального анализа повесть «Дом на набережной», опубликованная в середине 70-х годов, близка к роману «Исчезновение», прямо примыкает к нему. Это ближайшие литературные сородичи.

Временем действия повесть то совпадает с одной из хронологических ветвей романа (вторая половина 30-х годов, детство героев — и тогда сюжетные мотивы произведений перекликаются, иногда, кажется, чуть не до прямых созвучий), то события в ней уносятся сравнительно далеко вперед, в позднейшую пору, в конец 40-х годов, сосредоточиваясь на судьбе семейства Ганчуков, последышей здешнего уклада, когда прежний «дом на набережной» «уже умер»… Во всех случаях автору в одном не откажешь: нарушить таким произведением атмосферу парадного благополучия середины 70-х годов — это требовало гражданской отваги.

В повести прослежены характеры и пути людей, чье детство и последующая жизнь связаны с этим жилым зданием, в облике которого легко угадываются черты так называемого «дома правительства» на Берсеневской набережной (кстати, здесь прошли детские годы и самого Ю. Трифонова). Среди героев выделяется Вадим Глебов, по прозвищу Вадька Батон, главное достоинство которого состояло в том, что он умел быть «никаким» и потому оказался самым преуспевающим, везучим и пригодным к выживанию среди всех обитателей этого некогда славного, густонаселенного и