Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова

документальные книги. 1990-е интригуют прежде всего темой власти, сменой власти. Об этом – книги «Как Зюганов не стал президентом» Олега Мороза (2006), «Борис Ельцин. Народ и власть в конце XX века» Роя Медведева (2011), «Время Березовского» Петра Авена (2018), книга Ильи Жегулева «Ход царем. Тайная борьба за власть и влияние. От Ельцина до Путина». Эпоха нуждается в «сюжетной» интерпретации – и в литературных определениях.

В середине нулевых Владимир Маканин возвращается к эпохе начала 1990-х – в рассказах «Старики и Белый дом» («Новый мир», 2006, № 9) и «Старость, пятая кнопка» («Новый мир», 2006, № 10). Его герои, «старики», пришли к горящему Белому дому в разгар событий, танковой стрельбы 3–4 октября 1993 года, – «поглядеть в замочную скважину истории», то есть события воспринимаются через повествователя как бы иронично, но все-таки как исторические (принцип Маканина – через слово рассказчика просвечивает авторская ирония). Равнодушный к происходящему, забавно эротически озабоченный немолодой повествователь (подчеркивающий свою принадлежность к «старикам») становится случайным попутчиком – сопровождает в горящий Белый дом дочку депутата, наркоманку Дашу, которая мчится туда за дозой (а вовсе не волнуясь о судьбе отца, находящегося, по всей видимости, там). Роскошное тело Даши волнует повествователя гораздо больше, чем свежие трупы, а сама тема стукачей и доносчиков – больше, чем то, на чьей стороне правда. Рассказчик находится в зоне моральной вненаходимости. Моральная вненаходимость и самого автора проступает на фоне коллективного письма-заявления 5 октября 1993 года 42 писателей, опубликованного в газете «Известия»[185] и вошедшего в историю под слоганом «Раздавите гадину», – это письмо было обращением к Ельцину с требованием проявить силу. Письмо среди прочих подписали Мариэтта Чудакова и Булат Окуджава – чем их корили наши «патриоты» до конца дней. Владимир Маканин в рассказах о непосредственных событиях октября 1993-го объясняет идеологическое поведение через физиологию. «Именно молодые шумели и лезли в 1991-м под танки… Ярые!.. Красивые в гневе!.. Свежие, энергичные лица. Зато ‹…› в 1993-м первыми вылезли поглазеть старики». Время 1990-х не получает в рассказах позитивной оценки, напротив, оно получает иронический приговор: «Приятно было незлобно подшучивать над уходящим (уже убегающим) временем». Маканин, кстати, здесь (тоже саркастически) фиксирует замысел будущего романа «Асан»: «Еще один процесс. С гор хлынуло оружие. С оружием хлынули люди, закончившие войну. Да, 90-е в расцвете!» (Предчувствие чеченской войны породило сюжет рассказа «Кавказский пленный», написанного и опубликованного еще в 1995-м, изнутри 1990-х.)

О 1990-х извне 1990-х Маканин написал роман «Асан» (2008). В центре сюжета война в Чечне, но не окружения, атаки, гибель солдат и чеченцев, а деньги – коррупция в вооруженных силах, торговля между сторонами, циничное снабжение «противника» горючим. Неточность или недостоверность военных деталей в романе стала предметом горячих обсуждений – и осуждения Маканина со стороны прошедших через Чечню журналистов. Но главное в романе – метафорическое изображение войны, а вместе с этим и самих 1990-х как беспредела коррупции. Опять чернуха.

Олег Павлов, писатель условно среднего поколения – поколения после Маканина, в романах «Казенная сказка» (1999) и «Дело Матюшина» (1998) пишет историю лагерного охранника, ставшего убийцей. В рассказе «Конец века» Павлов пишет о бездомных, погибающих при санобработке в больницах, – критика расценила его как «чернушный пасквиль». За роман «Карагандинские девятины» Павлову была присуждена премия «Русский Букер». В 2012-м Павлов получает премию Солженицына, в 2017 году он удостоен европейской премии Angelus. Память о неблагополучии и бесприютности общества, о 1990-х как о больнице, казарме, армии, запечатлена в романе «Асистолия» (2008) и отягощена депрессивным состоянием навсегда травмированной души. Депрессия не покинула Павлова вплоть до безвременного конца жизни. И главное, что его безмерно раздражало, – возникшая в 1990-е и расширяющаяся в последующие десятилетия буржуазность, как он ее понимал. «Литературная жизнь стала очень провинциальной – а вместе с ней и сама литература… это хождение по клубам и саму литературу превращает в пошлое развлечение», диагноз из посмертной публикации записей[186].

В откликах на уже упомянутую книгу Ильи Жегулева «Ход царем» сказано, что автор был ребенком в 1990-е – отсюда, может быть, особый ракурс изображения и особенности интерпретации происходивших тогда процессов. Сейчас появилась проза, написанная теми, кто был детьми в 1990-е и сегодня «изображает» это время с точки зрения своей детской памяти – «Мама!!!» Анастасии Мироновой («ACT», Редакция Елены Шубиной, 2020, первая публикация – «Знамя», 2019) и «Рана» Оксаны Васякиной («НЛО», 2021). Оба текста – автофикшн. Роман Мироновой восстанавливает время через сознание ребенка – переживания беспросветного, полуголодного детства в глубокой российской провинции, со всеми «прелестями» 1990-х: грязным домом, мерзким подъездом с отвратительной лестницей, рынком, братками, налетами кавказцев, насилием и убийствами. Скорбное путешествие с прахом матери через Сибирь является и путешествием во времени, к воспоминаниям о собственном детстве и о молодой тогда матери. О 1990-х – времени с «социальным неблагополучием и плохой экологией», с непреходящим ощущением несчастья, от которого и на сегодня падает «темное пятно». «Представляя географию своей семьи по материнской линии, я понимаю, что XX век был для нас веком дороги и бесприютности».

Неблагополучная бесприютность – складывается этот мем с двойным отрицанием из флешбэков, сопровождаемых размышлениями героини о ее детстве и об истории матери: «Это был 1999 год, тогда могло случиться что угодно»[187].

Новая проза словно бы вернулась к поэтике чернухи начала периода. Но если критика начала 1990-х поняла и обосновала это жанрово-стилевое явление, то в конце второго десятилетия XXI века послевкусие было забыто – и роман Анастасии Мироновой был встречен критикой без энтузиазма. Случай Оксаны Васякиной другой – там позитивную установку для восприятия обеспечили повестки: феминизм и ЛГБТ, а жесткая оценка, мрачное изображение 1990-х приняты без особого внимания.

Что же до публицистов, историков и социологов, то вот как они оценивают путь от больших надежд начала 1990-х к утраченным иллюзиям нашего времени: «Мы продолжаем жить в постсоветском, а точнее, в полусоветском социоисторическом пространстве» (Константин Азадовский), «Советская эпоха, как подземная река, вдруг вышла на поверхность» (Яков Гордин). Это – названия личных интервью из второго тома «Невосторженных размышлений». Четверть века прошло – былого энтузиазма и надежд начала 1990-х как не было. Унесло могучим ураганом истории.

В итоге спустя 20 лет литература не дала позитивной оценки 1990-м. Но неразгаданная – даже при помощи целой книжной полки романов и исследований – загадка 1990-х не покидает новую литературу, интригует авторов нового века. Конечно, более всего писатели парадоксально заняты неближней историей – вспомним романы Евгения Водолазкина, Леонида Юзефовича, Гузели Яхиной. Вкусовой выбор изображенного времени, художественной эпохи зависит от литературной ориентации каждого писателя – и этот выбор, этот исторический «дистанционный» ракурс освещает вознаграждаемую премиальным успехом литературную дорогу. Пока вознаграждаемую.

И это связано